Так что же — сны? Надлежит ли сообщить о них, как о любой замеченной странности? Должен ли грозный владыка узнать о вещих видениях брата?
Почему бы и нет, решил наконец Иллар. Возможно, это их тайна и он не сообщит иргу Фарассе ничего нового; возможно, светлорожденные и так ведают все друг о друге, словно птицы одной стаи или лососи, плывущие бок о бок в прозрачных северных реках. И потом, мудрый аххаль Унгир-Брен не повелел ему, Иллару, скрывать что-либо от главы своего братства! Выходит, вещие сны не такой уж большой секрет!
Последний довод оказался решающим. Раскрыв глаза Иллар-ро ступил на лестницу и начал подниматься к вершине холма и венчавшей ее сигнальной башне.
* * *
Вечером Дня Паука Унгир-Брен почувствовал легкие утомление. День выдался хлопотливым; на утренней заре он отправился в город, в торговую гавань, где покачивались у причалов невиданные кейтабские корабли, а затем разделил дневную трапезу с их водителем-тидамом, хитрым и велеречивым ОКаймором, посланником владыки Ро’Кавары. После пиршества, в коем участвовали также сыновья и сахемы Владыки Юга, начался совет у сагамора, проходивший в зале, посвященном торговле и дальним странствиям, а потому расписанном синими морскими волнами, белоснежными облаками и мощенными камнем дорогами, уходившими в степные и лесные дали. Совет сей длился до той поры, пока солнечный круг не навис низко над золотыми маисовыми полями и рощами плодовых деревьев, что виднелись за широкой входной аркой.
Унгир-Брен устал; устал не телесно, но утомился душой от потока слов, казавшихся ему ненужными и пустыми, oт гула людских голосов и звона посуды, от вида и запахов бесчисленных блюд, поданных на циновки трапез, от шелеста пышных перьев и не менее пышных речей. Конечно, он понимал, что свершается великое событие, ибо впервые кейтабский посланник был принят как равный в Очаге Одисса, и впервые устами его владыка Ро’Кавары говорил с владыкой Хайана — но видят боги, сколь долгими оказались эти разговоры!
Куда интереснее было разглядывать новые суда кейтабцев, огромные и величественные, словно розовые плавучие дворцы, сотворенные самим Хитроумным Одиссом. Островитяне пришли в Хайан на двух кораблях, большом и поменьше, но даже малое судно превосходило размерами любой торговый парусник, что пересекают Ринкас или плавают вдоль Восточного Побережья, добираясь до гаваней Тайонела. Как утверждал О’Каймор, такая же флотилия из двух судов отправилась в Лимучати, арсоланский порт, расположенный у исполинского моста, что был переброшен через пролив Теель-Кусам, и еще один корабль, малый, поджидал собратьев в городе Морских Врат. Все эти суда, как и сообщали прежде Унгир-Брену его доверенные люди, были новейшей постройки, особо прочные и вместительные, предназначенные для плавания в бурном океане Бескрайних Вод. И если воды те, как утверждает Книга Тайн, окажутся все-таки не бескрайними, то надежные кейтабские корабли несомненно пересекут их и достигнут загадочной Риканны, Земель Восхода, лежащих за морскими волнами. Унгир-Брена давно терзало любопытство; давно хотелось ему взглянуть на эти удивительные творения человеческих рук, так не похожие на гребные галеры и обычные парусники, и вот сегодня, в День Паука, он увидел их собственными глазами! Воистину день этот стоило отметить белым пером, хоть утомительный пир и прием заслуживали в лучшем случае серого! Но жизнь, как давно убедился Унгир-Брен, была чередованием серых, черных, белых и цветных перьев, сплетаемых богами и судьбой в пестрый ковер бытия; в том и заключались ее прелесть и вкус, не наскучившие старому аххалю за две сотни прожитых лет.
Если уж говорить о перьях, то вечер, в отличие от утра и дня, овеял его опахалом цвета нефрита — цвета спокойствия и неторопливых раздумий. На солнечном закате Унгир-Брен, прихватив чашу и кувшин с вином, скрылся в своих чертогах, в самой дальней из пещер Храма Записей, протянувшихся под скалами непрерывной чередой на целых два полета стрелы. Сюда вел узкий коридор, и лишь три молодых жреца-прислужника в ранге Принявших Обет обладали привилегией входить в покои старого аххаля. Все они являлись его потомками в пятом или шестом колене, но из этой троицы Унгир-Брен особо выделял Чоч-Силри — не только за ум, прилежание и многочисленные таланты, но и потому, что юноша был похож на него и лицом, и сложением, и фигурой. Это будило приятные воспоминания о минувшей юности, а при случае могло оказаться весьма полезным. И, как мнилось Унгир-Брену, случай сей вскоре представится.
Что же касается его обители, то она представляла собой округлый грот, сухой и просторный, с рваной трещиной впотолке, напоминавшей распятого ягуара; стены были украшены драгоценными древними масками, а также фигурками, изображавшими животных, рыб и птиц. Днем через дыру в своде солнечные лучи падали прямо в водоем, выдолбленный посреди пещеры, и согревали находившееся рядом каменное ложе с парой циновок — аххаль, хоть и не страдал от болей в спине, не любил спать на мягком. Ночью в трещине сияли звезды, отражаясь в зеркале и водах крохотного бассейна, и Унгир-Брен мог пить вино и глядеть на них, сидя в позе раздумья и запрокинув голову. Вино в кувшине убывало, ночь текла, и вместе с ней в круговращении небес струился сияющий звездный поток — семь светил Тапира и семь — Муравьеда, наконечники Двух Стрел, парус Драммара, Бычья Голова, Смятый Лист, блистающий голубым Гедар, зеленый Оулоджи, розовая Эрнери, золотистая, как маисовый початок, Атхинга… Быть может, думал Унгир-Брен, расположившись на циновке у бассейна, меж горящей свечой и зеркалом, быть может, звезды эти мерцают и над неведомыми равнинами Риканны? Как бы он хотел увидеть их! И, быть может, увидит…
Словно вторя его мыслям, пламя мерной свечи колыхнулось, оживив на мгновение яшмовые и нефритовые маски — жуткий лик Хардара, демона сеннамитов, звериные обличья древних божеств Тайонела и Юкаты, клювастую физиономию Морского Старца Паннар-Са, грозный оскал ягуарьего бога атлийских Душителей. Меж ними, на вырубленных в каменной стене полках, стояли изваяния ламы, кошки и быка, койота и сокола, каймана, попугая и кецаля. Были тут и другие животные, невероятные и странные, порожденные фантазией искусных мастеров; на них-то Унгир-Брен сейчас и глядел, соображая: не водится ли в степях Риканны такой вот зверь с длинной шеей и подобными серпу рогами?., или могучий гривастый хищник с клыками-кинжалами?., или тварь с телом ящерицы и головой быка?., или змея о восьми ногах, вооруженных когтями?., или странная птица с гибким хвостом, на конце которого щерится акулья пасть?
Но самое главное- люди! Какие они там, в другой половине мира, круглого, как гадательный шар из яшмы? Сферичность его уже не была секретом, ибо сей факт отмечался в первых строчках голубых листов Книги Тайн, написанных Сеннамом. Эти откровения Странника были расшифрованы с полной достоверностью — в отличие от других записей, неясных и смутных. Из них, однако, следовало, что в мире имеются и другие обширные территории кроме Эйпонны, и, чтобы достичь их, надо плыть на восток или на запад неведомое число дней. Быть может, месяц, два или три — меры расстояний, которыми пользовался Владыка Бурь и Ветров, оставались непостижимыми для разума смертных. И столь же загадочным был отрывок, в котором говорилось о самой Риканне. Возможно, она превосходила размерами Срединные Земли, возможно, являлась всего лишь большим островом наподобие Кайбы или Гайяды, затерянных на рубеже Бескрайних Вод и Океана Заката, что сливались воедино в другом полушарии. Равным образом в Книге Тайн не удавалось вычитать ничего определенного о растительности, животных и обитателях Риканны. Казалось, Сеннам Странник и остальные пятеро Кино Раа, творцы Чилам Баль, не спешили раскрывать людям все тайны бытия — очевидно, для того, чтобы смертные не заскучали, получив все знания задаром.
