— Они тебе сами про этого бога сказали? — слабым голосом спросил у Видгнира монах и единым духом выпил то, что ещё оставалось в его кружке. Голова шла кругом от таких кошмаров. Ну кто меня из Константинополя, спрашивается, гнал? Жил бы себе тихо и не думал бы о том, что в девятом веке от Рождества Христова ещё могут твориться такие страсти.
— Сами, — кивнул Видгнир. — Он к ним редко приходит, по нашим понятиям. А этим айфар, считай, без разницы сотня лет или десять сотен, — они-то бессмертные.
— Так они что, с тобой на людском языке говорили?
— Ага. Они его хорошо знают. Айфар иногда ходят днём тут, в Вадхейме, только мы их не видим.
Отец Целестин после этих слов тихо ругнулся и подозрительно оглядел горницу, словно ожидая увидеть с десяток призраков, сидящих свесив ноги на потолочных балках. Добрые они там или злые, но кто их знает, ещё запустят чем-нибудь… Вон, все стены оружием увешаны.
— А поговорить с ними можно? Узнать, где та Дверь в Мидденгард, про которую Хельги говорил? — Торин задал самый насущный вопрос. — И про штуку эту спросить, что нам отыскать надо?
— Не знаю. Я их давно не видел. С тех пор как… — Видгнир выразительно посмотрел на отца Целестина, мигом принявшего образ воплощённой невинности. — Ну, в общем, уже год, считай, я к Зубу Фафнира не ходил, да и айфар просили чужим про них не говорить.
— Ну я-то, как-никак, тебе не чужой, — прервал его Торин. — Да и отец Целестин во всём этом тоже интерес имеет. Так что, Видгнир, ступай-ка ты к камню да спроси лесных духов, можем ли мы к ним прийти. Этой же ночью ступай. Остальное потом решать будем.
Монах хотел было запротестовать. Ну, во-первых, интерес у него ко всему происходящему исключительно естествоиспытательский, и, во-вторых, он считал, что нечего связываться с силами не от мира сего. Но почему-то святой отец сдержался. Увидим, что там эти айфар наговорят: может, ещё и не придётся никуда уезжать из Вадхейма.
Он подлил себе пива и краем глаза покосился на сидевшую в тени Сигню. Та за весь разговор и слова не проронила, но слушала внимательно — эвон как глаза горят. Надо будет сегодня ей почитать что-нибудь из Евангелий, дабы отвадить от языческих искушений. Мала она ещё и в вере не вельми стойка. Правда, девица добропорядочная, насколько это возможно для норманнки.
Тут полог отодвинулся, и вошла Саннгрид, за ней следовали две дочери Торина, одну из которых он уже хотел отдать весной замуж.
— Хельги умер, — коротко, грудным глубоким голосом сообщила жена конунга. — Я послала за годи, надо тризну готовить, Торин.
— Пойдём, Сигню. — Отец Целестин поднялся и набросил плащ. У него не было никакого желания участвовать в языческой тризне и тем более — встречаться со жрецом, с которым у монаха были постоянные разногласия идеологического характера. — Торин, если я понадоблюсь, то я дома весь день. И скажи своим рабам, чтобы дров принесли, у меня совсем мало осталось, а в доме холодно.
Конунг и Видгнир проводили отца Целестина до двери, и слуга Господен, щурясь от сияющего на солнце снега, направился вниз по склону холма.
Теперь он уж и не знал, во что верить. Фантастические легенды становились реальностью.
За всеми утренними событиями отец Целестин едва не позабыл, что сегодня всё-таки Рождество. Придя к себе, он дождался, пока Сигню, добровольно принявшая на себя обязанности по уходу за старым холостяком, приготовит какую-никакую еду, и, подкрепившись, отслужил праздничную мессу, стараясь забыть обо всём услышанном в доме конунга. Хрустальным ручьём лились латинские перепевы, курился ладан, заполняя небольшое помещение сладким голубым дымом, Сигню тонким красивым голосом подхватывала псалмы Давидовы и читала строки из Евангелия от Матфея. Огромная, толстая Библия, которая, как явствовало из надписи на титульном листе, была переписана монахами со святой горы Афон, лежала на специально сделанной Видгниром стойке перед импровизированным алтарём, и отец Целестин с головой ушёл в сладостные воспоминания о своей молодости. Где ты, Италия? Кто сейчас занимает место аббата в обители св. Элеутерия? Как восхитительны были времена, когда над озером Браччано разносился гул медного колокола и святая братия собиралась к заутрене в монастырской церкви. Горячее средиземноморское солнце, холмы с виноградными лозами, красное вино и нежная баранина на ужин… И никаких тебе бородатых хамов-норманнов с их дурацкими сказками!
Оставшуюся часть дня отец Целестин и Сигню-Мария провели за чтением преинтереснейших сочинений блаженного Августина, книга с духовными текстами коего оказалась среди рукописей, привезённых Нармундом из похода в Британию. Уже вечером монах отпустил Сигню домой и решил пораньше лечь спать, будучи уверенным, что сделал сегодня для спасения своей души более чем достаточно. Он стянул рясу (как и встарь белую, из льняной ткани), оставшись в одной рубашке, — натоплено было жарко. Посмотревшись в серебряное блюдо, иногда служившее зеркалом, отец Целестин с неудовольствием отметил у себя появление четвёртого уже подбородка. Что ж, склонность к полноте у него была всегда. Вытащив малюсенький, словно игрушечный, но очень острый кинжал, используемый в качестве бритвы, монах привёл себя в порядок, подумав, что надо бы завтра попросить Видгнира как следует выбрить на макушке тонзуру… Стоп. Видгнир.
Иисусе! Он же должен сегодня вечером сходить туда, в лес. К этим айфар, или как их там. Ох, спаси и сохрани нас всех, Господи! Что за силы живут в лесах Норвегии?
Глубокой ночью, когда отец Целестин крепко спал, двое людей, в руке одного из которых горел факел, подошли к двери его домика и вошли внутрь, сразу же запалив лучину.
— Разбуди сам, — сказал Видгнир Торину, помня утреннюю оплеуху: что и говорить, рука у святого отца тяжёлая, но конунгу удалось растормошить его без каких-либо последствий для своего здоровья.
— Спаси нас, Господи, от ярости норманнов!! — возопил отец Целестин, всплывая из-под мехового одеяла аки кит из волн морских. — Ни днём ни ночью мне от вас покоя нет! Ну, кому на этот раз приспичило уйти в мир иной с моей помощью?!
— Не о том речь. Видгнир сказал, что нас зовут. Одевайся, мы идём к Зубу Фафнира.
Монаха как пружиной подбросило.
Темны зимние ночи на севере. Тусклый свет одинокого факела разгонял тьму лишь на несколько шагов, на покрытых снегом елях плясали тени, а где-то в самых глубинах чащи скрипели старые деревья. Луна скрылась за скалами, окружавшими фьорд, только звёздная сеть горела в чёрных небесах. При чистом небе всегда сильно подмораживает, и ещё на полпути отец Целестин совершенно продрог. В отдалении раздался волчий вой — вначале в один голос, а потом прибавилось ещё несколько. «Да, ночка что надо. А если вспомнить, куда мы идём, — думал монах, — то для полного удовольствия ещё только ведьм да валькирий с великанами недостаёт. Не нравится мне всё это, клянусь спасением души!»
Как оказалось, Видгнир отправился в лес почти сразу после того, как окончательно стемнело. Бродил долго, так как лесные духи айфар не появлялись, и только после восхода луны он сумел увидеть на знакомой уже поляне золотой туман и знакомые силуэты. В чём состояла беседа, он не изволил рассказать, но час назад Видгнир ворвался в дом конунга, где вовсю шумела тризна по Хельги. Торин, выслушав племянника, мгновенно протрезвел, насколько это (учитывая количество выпитого) было возможно, и они уже вдвоём отправились за отцом Целестином.
