Он бросил взгляд на Уртшигу и, не оглядываясь, зашагал вдоль разноцветных надписей; одна гласила, что сунувший руку в кислотный чан не должен удивляться, если рука отсохнет, а другая - что для каждого наступит миг собирать черные перья. Очень своевременные слова, промелькнуло у Дженнака в голове.
Чааг Чу нагнал его и шепотом спросил:
– Думаешь, этот койот увязался за мной? Когда я разыскивал вас на площади Тумана?
Скорее всего, решил Дженнак, но вслух произнес:
– За тобой или за нами, когда мы покидали драммар, какая разница? Думаю, они присматриваются ко всем кораблям, а уж в первую очередь, к одиссарским. Соглядатаи из Рениги и с Островов безвредны, так как желают знать, какой груз привезен, откуда, и обернется ли он убытком либо прибылью для их хозяев. Сеннам вовсе шпионов не держит, Тайонел далеко, хоть ахау Харад не прочь оплатить любые интересные слухи… ну, их ему привозят купцы из Накамы и других городов Восточного Берега. Кто же остается? Мейтасса, Коатль, лазутчики из Шочи-ту-ах-чилат да с Перешейка, а еще нанятые теми кейтабцами, которые не торгуют, а разбойничают в морях. Я всех перечислил, почтенный тар?
– Всех, светлорожденный. Но разбойникам с Островов выслеживать нас ни к чему, а люди с Перешейка, такие же разбойники, любопытствуют насчет караванов, пересекающих мост, дабы повстречать их в безлюдном месте. Соглядатаи с Западного Берега теперь повинуются тасситам, а что до атлийцев…
– Ну, - подытожил Дженнак, прерывая наступившую паузу, - вот ты и вычислил хозяев. Мейтасса либо Коатль; а кто из них, мы сейчас узнаем.
Позади раздался слабый вскрик, метнулись неясные тени, и через десятую часть кольца из тьмы вынырнула мощная фигура сеннамита. Он тащил пленника под мышкой, зажимая ему ладонью рот, а временами и ноздри, и тогда лазутчик начинал трепыхаться, как придушенный хорек, и сучить ногами. Доставив его в голову маленького каравана, Уртшига сбросил груз, отступил в сторону и поклонился, но не Дженнаку, а Чааг Чу. Лицо сеннамита было бесстрастным, как медный котел, в котором вываривают стебли сладкого тростника.
Чааг Чу кивнул одному из горцев:
– Приставь ему дротик к печени. Будет вопить, коли!
Затем он склонился над скорчившимся на земле человеком.
– Хмм… По виду - попугай из Рениги! Вот только из чьей клетки он вылетел? Из чьих рук клюет? Кто ему перья золотит? А? Как бы дознаться поскорее? Кожу спустить или выколоть глаз?
Вельможа повернулся к Дженнаку, словно испрашивая его дозволения, но тот лишь развел руками. Пытки и муки не угодны богам, и он втайне радовался, что находится не в Одиссаре и не в своей Бритайе, где слово его являлось законом. Здесь была Арсолана, и здесь был высокий сановник, Стоящий За Спиной Владыки, который мог пытать и допрашивать, миловать и карать.
Сообразив, что помощи ему не будет, Чааг Чу тяжко вздохнул и вновь склонился над пленником.
– Кому ты служишь, отрыжка Одисса? Кто твой хозяин? Скажи, и я - клянусь Солнечным Оком! - подарю тебе легкую смерть! Не то… Ты видишь моих людей? Они шиче, а шиче не любят ренигов. И нравы у них суровые.
Лазутчик вздрогнул и что-то забормотал, взирая на арсоланца и его воинов выпученными от ужаса глазами. "Предатель, - послышалось Дженнаку, - предатель отправится в Чак Мооль с хвостом скунса в зубах… Я не предатель… не предатель… Я клялся великими богами, что не предам…"
– Коли! - раздраженно велел Чааг Чу воину с дротиком, но Дженнак, отведя острие, опустился на пятки, вглядываясь в побледневшего ренига.
– Ты клялся не предавать того, кто платит тебе?
– Да, господин.
– Не предавать словом?
– Да.
– И жестом?
Пленник сморщился.
– Нет, о жестах мы не договаривались… точно не договаривались, клянусь всеми Кино Раа и духом Камлу!
– Хочешь легкой смерти?
– Да, грозный балам. Пусть меня не пытают, а перережут глотку… И я уйду в Чак Мооль не дорогой страданий, а по лестнице из лунных лучей…
– Тогда слушай, что я буду говорить, и закрывай глаза в знак согласия. Моему господину, - Дженнак покосился на Стоявшего За Спиной, - не не нужно ни твое имя, ни имя того, кто взял с тебя клятву; он хочет знать, служишь ли ты тасситам. Да или нет?
Пленник не опустил век.
– Атлийцам?
Глаза лазутчика закрылись.
– Ты и другие люди следят за каждым кораблем, что приходит в гавань?
"Да", - просигналил пленный.
– Особенно за одиссарскими?
"Да".
– И вы глядите, кто с них сошел и куда отправился?
"Да".
– Быть может, в Боро?
"Да".
– Из Боро ходят плоты на Инкалу… Хотите разузнать, не поедет ли туда кто-то из Одиссара?
"Да".
– Ну, - произнес Дженнак, поднимаясь с колен, - я, как видишь, не одиссарец, а сеннамит. И прибыл сюда, чтобы наняться стражем к великому сагамору, чья щедрость равна его мудрости… Передай это своему хозяину-атлийцу, если встретишься с ним по дороге в Чак Мооль. А сейчас… Ты по-прежнему просишь легкой смерти?
"Да. Да, да, да!"
– Он ее заслужил, господин, - Дженнак склонился перед арсоланским вельможей. - Впрочем, твоя воля…
– Прирежьте его, - велел Чааг Чу. - Быстро и без мучений! А труп сбросьте в пролив!
– Благодарю тебя, высокочтимый тар… - пробормотал пленник.
Когда все было кончено, и караван отправился в путь, Амад пристроился рядом с Дженнаком. Мрачная гримаса застыла на его худом горбоносом лице.
– Сколь отвратительно убийство, - произнес он наконец на бритунским, прижимая к груди мешок с лютней и подаренным Чоллой обручем. - Отвратительно даже тогда, когда вызвано оно необходимостью или является заслуженной карой.
– Этот лазутчик умер достойно, - сказал Дженнак. - Не нарушил клятвы, хоть я сомневаюсь, что это поможет ему перебраться в Чак Мооль по ступеням из серебряных лунных лучей. Такие лестницы не для тех, кто служит за деньги.
– Может, он умер достойно, но все равно - умер! Его убили! - Амад Ахтам покрепче обнял свой мешок и вдруг сказал: - Хочешь ли послушать, господин мой, как я расстался с боевым топором и бросил лук со стрелами? Хочешь ли узнать, почему я отвергаю убийство?
– Всякий разумный человек отвергает его, но причины могут быть разными. Я готов выслушать тебя.
– Когда я был молод, много моложе балама Ирассы, вожди бихара взяли меня в первый набег - меня, и друга моего, и прочих юношей, которым пора было вкусить сладость вражеской крови и увидеть, как угасают глаза умирающих. Отправились мы на север. А надо сказать, мой господин, что там, за нашими песками, есть два огромных потока, и на их берегах обитает искусный и богатый народ, умеющий рыть каналы, строить крепкие глиняные стены, выращивать зерно, печь лепешки и ткать из разноцветных шерстяных нитей дивную ткань. Есть у них овцы, и козы, и быки, есть медное оружие и сосуды, есть девушки со стройными бедрами, есть мужчины, достойные сделаться рабами бихара… Словом, есть что взять и чем поживиться!
