– Любуешься моим городом, родич?
Дженнак резко обернулся.
Мнилось ему, что он подготовлен к этой встрече - ведь Унгир-Брен, его наставник, прожил немногим меньше Че Чантара и был столь же древен, столь же опытен и мудр и, как все светлорожденные на исходе дней своих, нес на челе незримую печать былого. С Унгир-Бреном Дженнак был близок; соединяли их и кровное родство, и взаимная приязнь, какая случается нередко меж старым учителем и юным учеником. И если в те дни Дженнак не сумел бы еще разделить печалей и радостей, мыслей и чувств прожившего два столетия, то он хотя бы запомнил его слова, его улыбку, движения губ и рук, взгляд нефритовых зрачков; и сейчас он помнил его лицо с большей отчетливостью, чем облик отца Джеданны или матери своей Дираллы.
Но арсоланский владыка не был похож на старого аххаля Дома Одисса, и в первый миг это ударило Дженнака точно камень, выпущенный их пращи.
Разумеется, энергия и силы не покидали Унгир-Брена, как и всех светлорожденных, и он, пожелав того, мог бы выглядеть молодым; он даже странствовал вместе с Дженнаком, укрывшись под обличьем Сидри, слуги и своего потомка, коему в ту пору не исполнилось и трех десятков лет. Да, Унгир-Брен сохранил подвижность и гладкую кожу, и крепость мышц, и яркость губ; он мог бы выглядеть тридцатилетним мужем, но не казался им - отблеск прожитых столетий, не испятнавших щек морщинами, мерцал в его глазах.
Но к Че Чантару это как бы не относилось: он был, и выглядел, и казался молодым, ровестником Дженнака, если не младше! В первый момент это воспринималось словно кощунство или какой-то обман; во второй, наводило на размышления.
Красивый мужчина, подумал Дженнак, разглядывая арсоланского сагамора; широкоплечий, с благородной внешностью, довольно высокий и гибкий, со светлой, почти как у бритов, кожей. Зрачки у него были зеленовато-серыми, линия губ - решительной и твердой, а подбородок раздваивала глубокая вертикальная складка, совсем нехарактерная для внешности светлорожденных. Лицо Чантара казалось исполненным спокойствия, но в глазах тлели насмешливые искорки - и чудилось Дженнаку, что зрит он пламя в кузнечном горне, бушующее за каменной печной стеной и скрытое от людского взгляда. Этот человек, несомненно, был тайной, такой же тайной, как его многоцветный город и как яшмовая сфера из дебрей Р'Рарды…
– Красивый вид? - с легкой улыбкой Че Чантар вытянул руку, словно желая погладить пестрое покрывало Инкалы.
– Красивый, - согласился Дженнак. - Но было бы приятней любоваться им без этих деревьев, застилающих картину. Зачем они, старший родич?
Че Чантар, по-прежнему улыбаясь, глядел на него.
– Лет пятьдесят назад их не было, но затем на островах кейтабцев изобрели трубу, что делает далекое близким, и всякий человек получил возможность поглядеть, чем занят сагамор в покоях Утренней Свежести, каких гостей принимает там и с кем прогуливается по террасе… Хай! Узнав об этой трубе - кажется, кейтабцы называют ее Оком Паннар-Са?.. - я тут же велел вырубить желоб у самой пропасти, наполнить его землей и посадить кипарисы. Ибо кто больше властителей нуждается в уединении? Жизнь наша принадлежит людям, и это правильно; но временами они бывают так назойливы!
Губы Дженнака невольно изогнулись в усмешке; кажется, этот властитель, ценивший уединение, был ему по сердцу. Чантар держался с ним как равный с равным, ничем не подчеркивая разницы в летах; а еще он не поминал всуе богов, не делал излюбленных арсоланцами торжественных жестов, носил простое одеяние из светло-коричневого полотна и говорил о чем хотел. Например, о зрительных трубах, кипарисах и неистребимой человеческой назойливости…
– Пройдемся, - сильные пальцы сжали плечо Дженнака. - Пройдемся, родич, и поговорим о твоих странствиях и о делах, что привели сюда. Я рад видеть тебя в Инкале… и рад, что ты принял мое приглашение. Его принес сокол Чоллы?
– Да. Но я встречался с твоей дочерью. Отплыл из Лондаха в Сериди, а уж потом пустился странствовать по Бескрайним Водам.
По лицу Че Чантара проскользнула тень - едва заметная, словно малый обломок разбитого бурей корабля на спокойной и ясной поверхности моря.
– Чолла… - задумчиво протянул он. - Дочь моя всегда хотела больше, чем я мог ей дать. Ну, теперь она взяла все, что пожелалось… Но счастлива ли? И хороша ли по-прежнему?
– Хороша, - признался Дженнак, опустив вопрос о счастье. - Временами я сожалею, что не стал твоим близким родичем.
– Но не слишком, а? - глаза Чантара уже смеялись. - Что же до родства, то кровь Шестерых и так делает нас близкими родичами. Жаль, что не все об этом помнят… - Он смолк, потом бросил на Дженнака лукавый взгляд. - Значит, ты видел Чоллу, дочь мою, и она все так же красива… Теперь я понимаю, отчего ты задержался!
– Не только поэтому, клянусь тридцатью тремя позами любви! Корабль мой отогнало штормом к устью Матери Вод, и там, пока чинили судно, я померился силой с демоном…
Глаза Чантара насмешливо блеснули.
– Вот как? С таким же демоном, как Паннар-Са? Я слышал песню о твоих подвигах, сложенную одним кейтабским тидамом…
– Да простит его Арсолан, владыка истины! - со смехом подхватил Дженнак. - Но на сей раз демон был настоящим… какая-то древняя тварь, обитавшая в болотах, рядом с угодьями туземцев-арахака… Мы бились с ней, и один мой воин умер, а сам я на время сделался сухим листом, парящим в Великой Пустоте. Но арахака исцелили меня и одарили - правда, дар пришел ко мне не совсем из их рук… Взгляни!
Он остановился рядом с низким столиком, сунул руку в сумку и выложил на полированную гладкую поверхность шарик из яшмы. Вид этой драгоценности вмиг разрушил ироничное спокойствие Чантара; он вздрогнул и посмотрел на нее с таким выражением, будто очутилась перед ним бочка с громовым порошком, и на донце ее уже тлел фитиль. Он даже забыл осведомиться о здоровье гостя и о ранах, нанесенных болотной тварью, и пожелать погибшему воину легкой дороги в Чак Мооль… Владыка Арсоланы был потрясен, и лишь это извиняло подобную неучтивость.
– Мне говорили, - произнес Дженнак, стараясь не глядеть на изумленное лицо Чантара, - что такие шары делают в далеких горах, за которыми прячется солнце, а потом они странствуют по всем притокам Матери Вод и всюду почитаются могущественными талисманами. Возможно… - Тут он смолк, припоминая сказанное старым арахака. Тот утверждал, что магические шары не меняют и не отнимают, а дарят, желая изведать искренность и мудрость того, кому преподнесен дар. Ведь человек, говорил Старец, существо скрытное; слова его могут быть легки, как перья, мысли тяжелы, как камни, а намерения ядовиты, словно колючка для чен-чи-чечи. Но суть заключается не в намеренияи и словах, а в делах, не в скрытом, а в явном; и колдовской талисман, поднесенный в нужное время, подталкивает к свершениям, а свершенное позволяет узнать человека.
Не подарить ли его Че Чантару? - мелькнуло у Дженнака в голове, и в следующий миг мысль эта стала действием.
– Я не подумал о приличиях, приехав без подарков, - вымолвил он, касаясь пальцем багрово-алой сферы. - Может быть, это…
