— А что будет, если Девы Ночи откажутся приносить жертвы уроборам?
— Будет то же, что было прежде. Сыновья Оцулаго начнут похищать нгайй, истреблять их скот. Кто им, крылатым, вольным как ветер, помешать может? Старуха осклабилась беззубым ртом и подмигнула магу: — Одно дело, когда уроборам чужачек или своих неугодных отдают, и другое — ежели они без разбору кого ни поподя хватать станут. Так ведь летуны эти и Мать рода, и Мать племени сцапать могут! Во потеха-то будет! Представляешь? Охо-хо-хо! — Жужунара пискляво рассмеялась, погрозила Магистру кривым узловатым пальцем, и Лагашир понял, что старуху начало развозить. Еще немного-и она примется нести околесицу, пора переходить от легенд и преданий к дням сегодняшним и делам насущным.
— Стало быть, уроборы эти Девам Ночи не по зубам и приходится им от сыновей Оцулаго откупаться, подобно тому как от них самих селяне откупаются. А где эти жертвоприношения происходят? И на что крылатым мужам бескрылые Девы надобны?
— Ох, шутник! Ну шутни-ик! Зачем, спрашиваешь, мужикам, хоть у них крылья к спине, хоть плавники приставлены, девки надобны? Ай да вопрос! Старуха открыла рот, словно собираясь разразиться неудержимым хохотом, разок на пробу — хихикнула, потом лицо ее сморщилось, пальцы судорожно забегали по вороту бесформенной мешковатой хламиды, и она, не глядя на мага, торопливо зашептала: — Я почем знаю — зачем? Может, для этого самого, для чего и всем? Может, чтобы жрать бедняжек или по потрохам их ворожить, судьбу свою угадывать?.. А может, с горных круч скидывать, глядеть, как они оземь шмякаться будут?.. Украшения из их зубов делать, кожей ихней крылья свои вампириные латать или еще для чего? То мне неведомо. О чем знаю, о том и сказываю. А о чем не ведаю…
— Твоя правда, — махнул рукой Лагашир. — Сказывай, о чем ведаешь. Страсти да глупости всякие оставь тем придумывать, кто ни нгайй, ни уроборов этих и в глаза не видывал.
Дождь лил не переставая три дня кряду, и все это время нгайи почти безвылазно просидели в своих шатрах. Бар-вар был великим бедствием и великим праздником, справлять который нгайи привыкли испокон веку. Ливень был бедствием для тех, кого он застал посреди степи, и праздником для всех остальных, знавших, что после дождей голая, выжженная солнцем, пыльная и местами потрескавшаяся земля превратится в огромный цветущий луг, на котором вволю порезвится и разнообразное зверье и охотники.
Три дня и три ночи провели Батигар и Шигуб в, большом шатре, обитательницы которого лишь ненадолго прерывали их уединение. Обменявшись с соплеменницей несколькими фразами, они, смеясь и понимающе переглядываясь, исчезали в дожде так же стремительно, как и появлялись. Казалось, они не видят ничего противоестественного в том, чем занимается их подруга со светлокожей девушкой, и так оно, по словам Шигуб, и было на самом деле. Девы Ночи прекрасно обходились без мужчин и были твердо убеждены, что изготовленные из тщательно отполированного дерева и кости жезлы могут доставить им несравнимо большее удовольствие, чем те орудия, которыми меньшая половина их племени была наделена природой от рождения. В том, что мужчин в племени действительно немного, Батигар убедилась, когда нгайи, пользуясь тем, что дождь временно прекратился, свернув шатры, двинулись к Флатарагским горам.
Две сотни единорогов, на каждом из которых восседало по две, а то и по три всадницы, представляли собой внушительное зрелище, и сотня быков с грязной и мокрой, напоминавшей нищенские лохмотья шерстью выглядела рядом с ними куда как неказисто. Полтора десятка затравленно поглядывавших на нгайй пастухов произвели на Батигар еще более жалкое впечатление, чем быки, и породили у девушки самые скверные подозрения.
— Это что же, все мужчины вашего племени? — обратилась она к Шигуб, которая, сидя перед принцессой на длинном седле, легонько почесывала древком копья за ухом несшего их по морю грязи гвейра.
— Нет. Еще полсотни дармоедов пасут быков в предгорьях под присмотром рода Агропы.
Со слов Шигуб Батигар знала, что основным богатством нгайй являются мохнатые быки, стада которых еще до начала сезона дождей Девы Ночи отгоняют к подножию Флатарагских гор — единственному месту, где те могут отыскать корм в это время года. На вопрос, почему вместе со стадами не откочевывает все племя, охотница отвечала весьма уклончиво, и принцесса поняла лишь, что все племена нгайй раз в год в строго установленном порядке должны подойти к слиянию двух рек, Сурмамбилы и Ситиали, для совершения некоего священного обряда. Что это за обряд, чернокожая дева говорить не пожелала, а принцесса не стала настаивать, решив, что и так замучила Шигуб расспросами и со временем все прояснится само собой.
— Всего, стало быть, шестьдесят-семьдесят мужчин? Но почему так мало? И куда делись все остальные? — Батигар приготовилась услышать что-нибудь ужасное, памятуя слова Нжига о том, что мужчин своих Девы Ночи за людей не считают, и была приятно удивлена, когда Шигуб ответила:
— Никуда не делись. Куда им деваться в степи? И вовсе их не мало. Дармоедов сколько ни родится — всегда много!
За время, проведенное наедине, девушки стали значительно лучше понимать друг друга, и все же порой ответы чернокожей охотницы ставили принцессу в тупик.
— Я не знаю, куда они могут деться, но мальчиков и девочек рождается обычно поровну. Одинаковое количество тех и других, — Батигар жестами постаралась пояснить свою мысль. — И если у вас на десять женщин приходится примерно один мужчина, значит, с остальными что-то случилось?
— У вас поровну! — Шигуб обернулась и ткнула пальцем в грудь принцессы. — Я слышала — глупый обычай. Мы не хотим поровну, — ндийя! — зачем нам дармоеды? Нужны красивые, сильные женщины. Так? Женщина берет мужчину, поит тридцать дней настоем ойры-тайи. Потом делает с ним, что должно. Потом Мать рода говорит над женщиной завещанные Омамунгой слова. Потом женщина рожает девочку. Та, кого не любит Омамунга, рожает дармоеда. Все указывают на нее пальцем. Кто-то жалеет. Ужасно глупо рожать дармоеда. Женщину, родившую двух дармоедов, отдают Сынам Оцулаго. Или мужчинам. Сильно виновата перед Матерью Всего Сущего. Поняла?
— Поняла, — растерянно пробормотала Батигар, едва веря ушам своим. — А кто такие Сыновья Оцулаго?
— Да-да, расскажи ей, кто такие Сыновья Оцулаго! И какая участь ожидает ее, когда мы придем к скале Исполненного Обета! — неожиданно вмешалась в разговор девушек скакавшая бок о бок с ними Очивара.
— Кондовиву! Старехе це-це джуа! Кто ждал твоих советов, кабиса? Шигуб смерила Очивару гневным взглядом. — Следи за тем, что делается под пологом твоего шатра, и оставь меня в покое!
— Гай! Ты хочешь сделать рабыне сюрприз и потому не говоришь об уготованной ей участи? Заботливая, добрая Шигуб! Но, может быть, ты забыла, что эта смазливая рабыня принадлежит всему племени, а не тебе одной? — Очивара говорила на языке жителей Края Дивных Городов, желая, по-видимому, чтобы Батигар понимала, о чем идет речь. — Я хочу, чтобы эту ночь она провела в моем шатре. Мои маджичо желают знать, чем она приворожила тебя? Белая дева научит нас любви белых женщин, а мы… Мы тоже ее кое-чему научим! Мы устроим для нее сасаа кууме, пусть все племя услышит, как она кричит от счастья!
