Азани с надеждой уставился на стражников, суетящихся подле ведущих на наружный двор тяжелых двухстворчатых дверей, но бывшие городские ичхоры, узнав сына покойного Таралана, перестали обращать на него внимание. Преданный, как известно, яр-дану, молодой фор не внушал им подозрений, и о том, чей там у него в руках плащ, они, понятное дело, задумываться не собирались.
— Проклятые дурни! — Азани скрипнул зубами. Ощутив внезапную слабость в ногах, уронил злополучный плащ на мраморную скамью и опустился рядом, обхватив руками многострадальную голову, которую ему так хотелось сорвать с собственных плеч. Ибо сколь ни широки они были, сколь ни могучи, а гнулись уже и горбились под гнетом самого тяжкого, самого страшного груза на свете. Груза, который лучше и не пытаться нести, — с каждым днем он становится все непомерней, все непосильней, и нет от него избавления ни в жарком пламени, ни в сырой земле, ни на дне самого глубокого моря.
— Ай-дана не доставит нам больше хлопот. Мы выцедили из нее весь яд, а похищение Сокамы полностью обезвредит ее. Пусть думает, что весь мир ополчился против нее — маленькой заносчивой дряни полезно помучиться и поучиться смирению. Мы и так уделили ей слишком много внимания. — Базурут остановился перед зарешеченной камерой, ожидая, пока стражник снимет замок. Ушамва, Ваджирол и Уагадар почтительно замерли за спиной Хранителя веры.
— Всем нам, увы, свойственно слишком часто смотреть на небо, не придавая значения тому, что делается у нас под ногами. Но истинная мудрость состоит в том, чтобы искусно совмещать мелкое и крупное, низменное и высокое. Охотясь за барсом, не должно пренебрегать черепахой, ибо если от первого мы получим прекрасный мех, то вторая одарит нас чудесным костяным панцирем и ароматным супом. — Хранитель веры сделал знак стражнику, и тот шагнул в глубь камеры. — Это Марикаль, сестра фора Азани. Не правда ли, милая крошка? Ну-ка, подтащи ее сюда. А ты свети лучше!
Один из стражников приблизил факел к массивным прутьям решетки, а второй выволок из полутьмы совершенно голую девицу, тщетно пытавшуюся прикрыться скованными руками. Длинные черные волосы, рассыпавшиеся по красно-коричневым плечам, не могли скрыть ни правильный овал лица, на котором кровенели искусанные губы и сияли огромные перепуганные глазищи, ни маленькие острые груди, ни изящные ноги и округлые, прекрасной формы бедра, ложбинку между которыми прикрывали не испорченные тяжелой работой узкие ладони высокородной госпожи.
— Хороша? — На морщинистом лице Базурута появилась хищная улыбка. Веди ее в зал Дорогих гостей.
Стражник, схватив узницу за плечо, выпихнул ее из камеры, а Хранитель веры, подняв палец, обернулся к своим спутникам и произнес:
— После того как фор Азани достал нам плащ яр-дана, мы могли бы вернуть ему сестру, и это было бы величайшей ошибкой. Уверившись в справедливости собственных подозрений, он сделался бы нашим смертельным врагом, а сестрица его, несмотря на все свои клятвы, оказавшись на свободе, немедленно ославила бы нас на весь Ул-Патар.
— Истинно так, Многомудрый, — подтвердил Уагадар.
— Мы могли бы отправить ее на свидание с Предвечным, — продолжал Хранитель веры, двигаясь по коридору, по обе стороны которого располагались зарешеченные камеры, чьи обитатели торопливо забивались в самые дальние углы при звуках хорошо знакомого им голоса, — однако избавиться таким способом от свидетельницы значило бы уподобиться расточительному хозяину, не умеющему распорядиться попавшим в его руки добром. Улавливаете мою мысль?
— Да, Многомудрый. Если Азани умрет, Марикаль станет наследницей рода Храфетов.
— Правильно. Но подсылать к драчливому фору убийц — себе дороже. Он весьма осмотрителен, скор на расправу, и главное — люди его начеку после исчезновения Марикаль. Они будут бдительно оберегать его от всех, кроме… родной сестры.
— О! Если бы ее удалось натравить на брата, а потом подыскать ей подходящего мужа… — Ушамва мечтательно прищурился.
— Молодец. Ты правильно мыслишь. Осталось только воплотить этот замысел в жизнь. А для этого надобно превратить славненькую девчушку в послушную исполнительницу нашей воли. Первое зерно уже брошено: она унижена, оскорблена и к тому же оповещена о предательстве брата: я не преминул довести до ее сведения, что Азани принес нам плащ яр-дана. Я объяснил ей, что сделал он это ради нее и в плаще этом заключена гибель Баржурмала. Душа очаровательной малютки дала трещину, но этого мало. Она должна сгореть, превратиться в пепел, а пепел остыть, и тогда Фалипай наполнит место, где была ее душа, тем, чем нам будет угодно. Я рачительный хозяин и позаботился о том, чтобы часть этого действа была достаточно зрелищной. Надеюсь, вы получите некоторое удовольствие и заодно поучитесь, как надлежит совмещать приятное с полезным.
-. Что касается зрелищ, то тебе нет равных! Я помню… — начал было Ваджирол, но Хранитель веры нетерпеливо прервал его:
— О том, как тебе понравится это представление, ты еще успеешь рассказать. Пока же уясни, что цель его — не потешить вас, а вычистить душу Марикаль и ублажить йомлога, одного из тех, которых ты некогда доставил мне с Танарина. Помни это и веди себя соответственно.
— Йомлога?.. — переспросил Ваджирол и облизнул языком внезапно пересохшие губы. Прежде ему не часто приходилось иметь дело с Базурутом, но слухи о развлечениях престарелого Хранителя веры долетали и до него, и он уже всерьез начал раскаиваться, что не остался в Адабу присматривать за «Кикломором», введенным в док для очистки днища от ракушек.
Процессия между тем свернула влево, в ответвляющийся от главного прохода коридор, и вкоре оказалась в небольшом зале, освещенном множеством масляных светильников.
— Рассаживайтесь, — любезно предложил Базурут, обводя широким жестом удобные мягкие кресла, поставленные на подиум, занимавший едва ли не треть зала.
Стражники, передав трепещущую Марикаль двум могучим жрецам в желтых безрукавках и коротких кожаных штанах, с поклонами удалились. Сподвижники Базурута опустились в кресла, а бритоголовые, освободив руки девушки, подтащили ее к находящейся слева от подиума стене и в мгновение ока примотали запястья узницы к вмурованным в каменную кладку кольцам так, что стоять она могла только на цыпочках.
Марикаль не сопротивлялась, не плакала, не кричала и не молила о пощаде. Все это — бессильная ярость, ужас и разъедающий душу стыд — осталось позади. Надежда на спасение покинула ее вскоре после того, как, очнувшись от жестокого удара по голове, она обнаружила, что какой-то негодяй снимает с нее сердоликовое ожерелье, вытаскивает из ушей материны серьги. Рванувшись из его рук, она ударила грабителя ногой в живот, вскочила и, окинув взглядом крохотную комнатушку, кинулась к узкому зарешеченному окошку, потом к дверям и столкнулась в них с двумя облаченными в кожаные нагрудники стражниками.
— Не терпится с новым хозяином познакомиться? Успеешь еще!.. захохотал тот, что помоложе, перехватывая занесенную Марикаль для удара руку. А пока снимай-ка свои цацки и тряпки. Тебе они больше не понадобятся, а наших девок обрадуют, им такие не то что носить — видеть не приходилось.
