Я верила Паше, я смирялась со своей не очень большой зарплатой, с тем, что я для него нечто среднеарифметическое между любовницей и секретаршей, что относился он ко мне, если разобраться, чисто потребительски, никогда ничего мне не дарил и не оказывал никаких знаков внимания, за исключением офисных подарков на Новый год вроде блокнота и ручки, плюс – букетик мимозы на 8 Марта, но эта квартира… Или все-таки Баранов врет? У меня же нет никакой возможности перепроверить его слова.
От напряжения у меня взмокли ладони, и я вытерла их салфеткой.
– Вот видите, Кристиночка, – не унимался этот змей-искуситель, – мало же он вас ценит! Мог бы такому специалисту и побольше платить. А не покупать себе, любимому, квартиру в Черногории. Или я не прав?
Теперь он уже слегка поигрывал вилкой в руке, не сводя с меня своего цепкого взгляда.
– Не знаю. – Я отпила глоток кофе. – Трудно сказать. Он – мой шеф, и обсуждать его с вами я не буду.
– Завидное постоянство, – хмыкнул Баранов. – Подумайте над моими словами.
– А что я должна буду делать конкретно?
– Мне потребуется кое-какая информация от вас. Но все подробности потом. Когда вы всерьез подумаете над моим предложением, – подчеркнул он слово «всерьез», выделяя его значимость. – Вы же сюда приехали для инспектирования коллекции Константина Диодоровича? – сказал он, глядя на меня в упор.
– Допустим.
– Недавно ее осматривал я.
– И что?
– Мы могли бы наладить сотрудничество. Только вы и я. Ваш шеф ничего об этом и не узнал бы. И вы бы неплохо заработали…
Я решила не злить его немедленным отказом.
– Я подумаю.
Информация о Паше меня сильно озадачила. Еще недавно он говорил, что хотел бы расширить свою жилплощадь и купить квартирку побольше. А тут – Черногория…
Быстро расправившись с едой и выпив кофе, я посмотрела на Баранова.
– Я, наверное, пойду.
– А почему вы не хотите еще посидеть, составить мне компанию?
У него зазвонил телефон.
Он посмотрел на экранчик, нахмурился, бросил мне краткое «извините» и встал из-за стола, чуть не опрокинув стул. Я проводила его взглядом: он вышел из кафе, остановился у дверей и, разговаривая с кем-то, отчаянно зажестикулировал. Я никогда не видела жестикулирующего Баранова – он был в моем представлении эдаким томным красавцем – и подумала, что все люди вовсе не такие, какими мы их себе представляем.
Откуда у Паши деньги на квартиру?
И почему он скрыл это от меня?
Не хотел дразнить? И выставлять себя начальником-скупердяем?
Но вполне вероятно, что это Пашина личная сделка и его личные деньги и он просто решил потратить их не на агентство, а на себя. Тоже вполне логично.
Вернулся Баранов. Выглядел он растерянным, я сразу подметила его отсутствующий вид, словно он решал какую-то сложную задачу в уме.
– Все в порядке? – задала я вежливый вопрос.
– Да. В порядке, – но мыслями он был далеко.
– Я пойду, – сказала я.
– Да-да. До вечера, – рассеянно бросил он.
Он подцепил вилкой большой кусок торта и отправил его в рот. Еще несколько минут назад он уговаривал меня составить ему компанию. А сейчас, после этого телефонного звонка, он хотел остаться один.
Я махнула ему рукой, но он даже не посмотрел на меня, поглощенный едой и своими мыслями.
Узкая улочка вела вниз. Пашина квартира не выходила у меня из головы. А если нападение на меня и угрожающие письма по электронной почте спровоцированы Пашиными делами-делишками? Я просто расплачиваюсь за него. Может, мне следовало рассказать шефу об этом нападении, о письме, и тогда он раскололся бы? Но я – непонятно почему – скрыла все от него и теперь вынуждена теряться в догадках.
Вскоре я поняла, что заплутала и не знаю, в какой стороне крепость, на которую я ориентировалась. И как мне теперь вернуться на виллу Колпачевского? Гулять расхотелось. А что, если позвонить Паше и спросить его о квартире напрямую?
Но это не телефонный разговор, и я не пойму, врет он или нет, если шеф вздумает все отрицать. В разговоре – по его мимике, взгляду, запинкам и паузам – я бы еще вычислила: лжет Паша или нет. Все-таки за три года я неплохо его изучила.
Или – плохо?
Может быть, я совсем не знаю своего начальника…
Мне стало не по себе. Мой привычный мир летел в тартарары, и я не знала, как остановить это падение.
Позвонить и все выяснить?
Или – отложить до возвращения в Москву?
Немного поколебавшись, я решила отложить. Улочка, по которой я шла, сужалась, в просвете между домами показалось море. Я прибавила шаг.
Вскоре я сориентировалась и вернулась на виллу Колпачевского. Я легла подремать в своей комнате, незаметно уснула, а когда проснулась, вечеринка уже началась. Я нашла в гардеробе светло-голубое коктейльное платье, сверху надела серебристое болеро, выбрала светлые чулки и туфли на шпильках. Немного подумав, я достала из чемодана жемчужное ожерелье и надела его.
Большой белый зал был полон гостей. Я наткнулась на Марианну Николаевну, но она, по-моему, меня даже не заметила. Она шла куда-то, не отрывая взгляда от бумаг, с наморщенным лбом, шевеля губами.
Вечер был теплым, плюс десять, не меньше. Многие из гостей высыпали на открытую веранду, разгоряченные отличным, столетней выдержки, вином, а также сознанием собственного могущества или причастности к нему.
Где-то рядом звучал громкий вызывающий смех Алены Сивашовой. Этим смехом она пыталась поймать, как птиц в силки, крупного фазана – какого-нибудь олигарха-тяжеловеса или олигарха-лайт. Алена была просто помешана на них. В своем блоге она откровенно писала, что ее жизненная программа-максимум – иметь виллу во Франции и квартиру в Лондоне.
Гости кучковались, разбивались на группки и пары. Во время внешне непринужденной беседы решались важные вопросы, обговаривались будущие сделки и завязывались новые знакомства. Певец Грушев встряхивал своей золотой кудлатой головой и не спускал цепко-хищного взгляда со своего собеседника. Им был человек, входивший в десятку русского «Форбса», владелец винно-водочной империи – Руслан Аджапаридзе.
Возникло некое странное чувство, что за мной наблюдают. Или мне это просто кажется? Я незаметно выскользнула на улицу. Перистые пальмы четко вырисовывались на густо-синем небе, похожие на декорации из черного картона.
Начался концерт на открытой веранде. Эля и Грушев старательно отрабатывали номер. Грушев был, как всегда, обаятелен и напорист, он энергично взмахивал руками. Певец принял облик античного героя – шлем, латы. Эля – в прозрачном платье, так что все ее хрупкие девичьи прелести были на виду, в царственной накидке из какого-то невесомого белого меха. Она то куталась в эту накидку, то распахивала ее… Тоненький ее голос взлетал к небу, она отчаянно фальшивила, но лица присутствующих были непроницаемыми…
