– Нам два кофе со взбитыми сливками. Прощай, фигура! – театрально вздохнула Клэр. – Но надо же когда-нибудь и оттянуться.
Судя по ее крепко сбитой фигуре, оттягивалась она частенько.
Две чашки кофе, увенчанного густой шапкой сливок, выросли перед нами на столе.
– А вот и Андре! – обратилась она к кому-то позади себя.
Я похолодела. Встречаться с ним мне не хотелось. Напротив, хотелось убежать, и я даже сделала движение, словно собиралась приподняться и встать из кресла, но Андре положил свою руку на мою:
– Сиди. Не волнуйся.
Я вжалась в кресло.
Клэр не заметила моего маневра, она оживленно говорила с кем-то по телефону и вертела головой в разные стороны.
– Ну как ты? – понизив голос, спросил Андре.
– Хорошо. Даже отлично, – сказала я.
– Клэр – славная.
– Не сомневаюсь. Она мне понравилась.
– Я рад.
Этот диалог напоминал игру в пинг-понг. Клэр сунула сотовый в крошечную сумочку.
– Андре! Ты что будешь? Вино?
– Нет. Кофе. Черный и без сахара. А впрочем, и от вина не откажусь.
– Я выбрала себе платье. У Кристины – отличный вкус! Без нее я – никуда. Позже выберем для нее. Какой цвет твой самый любимый?
– Моя бабушка говорила, что мне идет белый. И алый. Она была прирожденной аристократкой и отлично разбиралась в таких вещах – в платьях и разнообразных нарядах.
Клэр звонко расхохоталась. Андре криво улыбнулся и посмотрел на меня так, словно я сморозила величайшую чушь.
– Не могу! – Клэр вытерла рукой слезы, выступившие на ее глазах от смеха. – Правда, не могу! Кристина! Дело в том, что Генриэтта Карловна… авантюристка, удачно подцепившая нашего деда. Он просто потерял от нее голову, сошел с ума, хотел бросить все и жениться на ней, развестись с нашей бабкой, с которой он прожил почти тридцать лет.
Я молчала, медленно переваривая эту информацию. Но все равно до конца поверить в услышанное не могла!
– А как же древний польско-литовский род?.. – пролепетала я.
Клэр подалась вперед и придвинула чашку со сливками. Подцепила ложечкой густые сливки и отправила в рот.
– Она была такая… кого хошь вокруг пальца обведет. Яркая, красивая до жути… настоящая фам фаталь! И чистой полькой-то она не была. Столько кровей в ней было намешано… Польской, еврейской, цыганской, ирландской… Порох, а не кровь! И биографию Генриэтты уже никто толком не сумеет восстановить. Она старательно скрывала свое прошлое. Наша бабка наняла сыщика, чтобы он установил, кто она и что, так вот, даже он узнал немного. Но и эти данные пропали, а сам сыщик бесследно исчез. Дед чуть не ушел от бабки. И вообще, она устроила такой переполох в нашем семействе! Моя мать рассказывала, что ее бабка всерьез думала застрелить эту проклятую польку. Как она говорила… чтобы ее духу даже близко не было!
– Да? Но… – Я посмотрела на свои руки. Они мелко дрожали.
– И вообще, Кристина. Ты только не пугайся! Мы с Андре не хотели тебе говорить, но потом подумали, что нечестно скрывать от тебя эту информацию и ты имеешь полное право знать правду. Генриэтта Карловна – твоя мать!!! Она родила тебя в сорок четыре года.
– В сорок три, – поправил ее Андре. – И вначале скрыла это от нашего деда. А он, все узнав, пришел в дикую ярость. В настоящее бешенство! А потом… – Клэр повертела ложечку в руках. – Он хотел тебя разыскать… как-то найти… Но Генриэтта Карловна умело замела следы, никто и подумать не мог, что ты – в России! Тебя искали во Франции, в Польше, в Австрии. Но не в России. Она сбежала, прихватив тебя с собой, – ей угрожал дед того самого Стависски, который недавно чуть не убил тебя, и она решила спасти ребенка, то есть тебя, уехать, скрыться ото всех. Она взяла с собой драгоценности, которые дарил ей дед. Среди них были и наши фамильные драгоценности, она любила бриллианты, красивые камни, дорогую изящную работу. Генриэтта увезла их в Россию. Стависски-внук признался, что залез к вам в квартиру и пытался найти их. Но безуспешно.
– Их там уже не было, – тихо откликнулась я. – Судя по всему, Генриэтта все распродала, и мы жили на них все это время. Она же нигде не работала, иногда брала на дом переводы, когда я была маленькой, но это были очень небольшие суммы.
Теперь я поняла, как я была слепа, насколько далеко оторвана от жизни, как обычно говорила Геня. Я никогда не задумывалась, на что мы живем. Геня упоминала о какой-то польской пенсии, что ей якобы приходят деньги из Польши, – и я верила этому. Мы жили хорошо; квартира у нас была обставлена антиквариатом – Геня любила красивые вещи, питались изысканными продуктами и, конечно, одевались не на рынках. И мне даже никогда в голову не приходило задать Гене вопрос: откуда у нее такие деньги?
– А мои отец и мать? Кто они?
– Отец – это не отец, а твой брат. Старший. Генриэтта родила его от какого-то венгра. У нее был один бурный роман в молодости. А твоя мать – это твоя двоюродная сестра. Дочь родной сестры Гени, которую Генриэтта взяла на воспитание после смерти сестры.
– Откуда вы все это знаете?!
Клэр опустила глаза.
– Она написала деду письмо, в котором попросила его позаботиться о тебе. Она сказала, что ты выросла славненькой девочкой, но немного оторванной от жизни, не приспособленной к ней.
Я тоже опустила глаза. В горле стоял комок: это были реальные слова Гени.
– Она написала, что вы живете в Москве, указала адрес. Дед так переволновался, что его удар хватил. Но он все же успел составить завещание, по которому тебе отходит часть его состояния. И тогда мы решили отыскать тебя. Но внезапно начались разные неприятности и беды в нашей семье. Как я уже сказала: сперва тяжело заболевает и умирает моя мать, потом возникают серьезные финансовые проблемы. А когда мы решились, выяснилось, что ты уже опередила нас и сама приехала во Францию. И вот…
– Все уже позади, – внушительно сказал Андре.
Они обменялись взглядами. А я сидела, полностью опустошенная, и даже не знала, что сказать…
– Кристина! – Клэр взяла меня за руку. – Все хорошо.
«Хорошо! Герасим сначала утопил Муму. А затем утопился сам. Все просто отлично, лучше не бывает», – мелькнуло в голове.
– Можно еще кофе?
– Конечно! – с воодушевлением воскликнула Клэр. – Черный, со сливками, макиатто, латте?
– Черный.
Я старалась не смотреть ни на Андре, ни на Клэр.
В конце концов, они чужие мне люди. Меня не оставляло странное ощущение, что вот-вот, сию секунду это наваждение развеется и я окажусь в Москве, в своей квартире, в полном одиночестве, без работы, без друзей и знакомых. Геня права. Я – неприспособленная, я оторвана от жизни. И что мне делать с этим «багажом», я не знала.
