Обычно самоуверенность помогала ему в жизни, заставляя контактирующих с ним людей уважать математика и поддаваться его решительности. Но он не учёл одно небольшое обстоятельство: до самостоятельного числодайвинга ему не приходилось возвращаться домой без помощи Саблиных. А этому процессу надо было учиться, так как скольжение вдоль индивидуальной числолинии, соединявшей психофизических «родственников», как позвоночник соединяет голову и нижнюю часть тела, это не езда на трамвае по рельсам, соединявшим остановки.
Однако Прохор об этом не подумал, успешное посещение сто семьдесят седьмого «брата» окрылило его, и он спикировал в глубины Числовселенной как морской бомбардировщик на корабль, имея на борту одну торпеду, в данный момент – душу.
«Зарябило в глазах» от пронзающих «мыслетело» световых вспышек – выходов в пролетающие мимо псисферы «родственников».
Он спохватился, попытался посчитать, сколько миров миновал, но было уже поздно. Счёт пошёл на сотни, если не на тысячи.
Он так и не узнал потом, в каком превалитете сделал остановку.
«Родич» прыгал на батуте!
Во всяком случае, так Прохор-гость воспринял происходящее в том мире, куда попал.
Одетый в какое-то немыслимое тряпьё, обмотанное верёвками, туго стягивающими тело, местный Прохор отталкивался ногами от мелкоячеистой сетки, которая подбрасывала его высоко в воздух, и тогда перед ним распахивалась даль, заполненная удивительными природными образованиями… или же не менее удивительными архитектурными сооружениями. Отделить одного от другого было практически невозможно.
Главным же впечатлением, которое получил Прохор, была всеобщая зыбкость.
Все дома и строения, если это и в самом деле были дома и строения, все деревья и растительные массивы, если это были деревья, вздрагивали и шатались, будто сотворённые из комплектов мыльных пузырей.
Вздрагивали и плавно меняли форму пролетавшие в зеленоватом небе летательные аппараты.
Трансформировались при движении автомобили, двигающиеся по улицам города (если это были улицы).
Изменяли форму тел люди, снующие по уступам зданий (возможно, это были пирамидальные холмы) и между потоками машин – мыльных пузырей.
Не менялись только прыгающий на батуте «родич» да сама сетка.
Впрочем, через пару минут Прохор-гость начал сомневаться в том, что Прохор-хозяин прыгает на батуте.
Во-первых, это действо происходило на вершине пирамидального утёса, не имеющей ограждений.
Во-вторых, батут не имел стоек и креплений, поэтому было совершенно непонятно, на чём держится сетка.
В-третьих, при каждом подбрасывании сознание Прохора-гимнаста приугасало: ему становилось больно!
И в-четвёртых, стало видно некое струение над головой «родича», возникавшее каждый раз, когда его тело взмывало в воздух. Струение напоминало гигантскую призрачную ладонь, которая опускалась на голову прыгуна и впечатывала его в сетку.
Складывалось впечатление, будто кто-то почти невидимый играл телом Прохора, как мячом.
Сознание прыгуна в очередной раз поплыло, и Прохор-гость ответно почувствовал дурноту: его сознание тоже готово было раствориться в зыбком мареве чужой непонятной жизни.
Вниз! – скомандовал он сам себе, забыв, что выбираться в собственное тело надо было «вверх».
Спохватился, отсчитав с десяток «рассветов», попытался развернуться… и понял, что потерял ориентацию!
Перемирия не будет
Прошёл час, Прохор ни разу не пошевелился, и это означало, что его ПСС-душа витает где-то по закоулкам Числовселенной.
Даныбай забеспокоился.
Он встал, потолкал математика в плечо, понаблюдал за ним.
Павлина, не выходившая из каюты ни разу, тревожно посмотрела на него.
– Что-нибудь не так?
– Не понимаю… он уже должен был вернуться.
– Позвони Саблиным.
Даныбай усмехнулся, выпрямился.
– Позвони… они в другом измерении живут, туда не дозвониться. А ходить по этим… числоуглам… как Прохор… я не умею.
– Что же делать?
– Ничего, ждать. Саблины сами нас навестят. Прогуляйся на свежем воздухе, я с ним посижу.
– Лучше ты иди, а я останусь. Если он проснётся, я позвоню.
Даныбай походил по каюте, разминая руки, поглядывая в окна, откуда в каюту прилетали тихие звуки морской жизни отеля, решился.
– Хорошо, пойду окунусь в воду пару раз и через полчасика вернусь.
Палубы «Солюса» были пусты. Сам он был пришвартован к центральному причалу столицы Мбали, и на его борт поднимались новые жильцы, сменявшие тех, кто отгулял свой срок. Остающиеся лениво наблюдали за ними с крыш модулей, развалясь в шезлонгах под лучами горячего мбалийского солнца.
Присмотрелся к ним и Даныбай, отметив молодёжную компанию: двух парней и двух девушек, – ведущую себя чересчур скромно для подобного рода мероприятий. Ни один из них не улыбнулся, ни один не пошутил, ни один не заговорил с соседом или соседкой. Молча поднялись на пленэр, поговорили с администратором отеля и направились к своему модулю, не отягощённые баулами с личными вещами. Лишь один из парней нёс длинную красную сумку, девушки вообще шествовали в лёгких эмансипадах с небольшими сумочками в руках.
И ещё одну деталь отметил профессиональный взгляд Даныбая: все четверо шли упруго и цепко, да и мышцами обладали, что парни, что девицы, впечатляющими.
Впрочем, в нынешние времена мышцами удивить никого было нельзя, накачанные фигуры были в моде.
Компания скрылась в холле модуля.
Даныбай проводил её глазами, раздумывая, что ему не понравилось в новых отдыхающих, потом сделал заметочку в памяти (ну, поссорились, наверно, с кем не бывает) и спустился на берег. Захотелось погулять по рынку мбалийских товаров, организованному прямо на причале местными жителями.
Посмотреть было на что.
Здесь продавали экзотические фрукты, от ксиллабы и джигиды – мелких, величиной с вишню, фиников, до банайрусов, одежду: шорты и майки, обувь, мелкие туристические принадлежности, ножи, оружие прошлых веков и разнообразные сувениры, но самым ходовым товаром были изделия из полудрагоценных и драгоценных камней, кости древних животных и раритеты, найденные на древних могилах, курганах и давно исчезнувших с лица земли городах.
Конечно, в большинстве случаев это были искусные подделки «под старину», однако некоторые из них действительно напоминали изделия древних гончаров и скульпторов.
Перебрав с десяток каменных фигурок, изображавших зверей и местных божков, Даныбай выбрал две вещицы: тонко обработанного масягая – божка единоборств, и ажурный многогранник, выточенный из одного куска белого мрамора. Внутри него катался миниатюрный кубик из чёрного магнетита, непонятно каким образом всунутый в полость многогранника, и чем-то этот сувенир напоминал эргион, сделанный Прохором.
