— Я не могу сейчас определенно говорить на эту тему, — уклонился от ответа Ланке. — Сперва надо хорошенько всё обдумать.
— Да, пожалуй, всё это интересно только нам, — скосив глаза на край заходящего солнца, сказал Мелвин.
— И что же вы намерены делать? — спросил Блэкфорд.
— Меня по долгу службы интересует многое. Но прежде всего я хотел бы знать, где скрывается Гарсия и какие еще сюрпризы можно от него ожидать.
— Вот и надо было спросить у тех… — хлопнул себя по коленке Ланке.
— Какое там, — усмехнулся Мелвин. — Вы с профессором так на них насели, что я едва мог слово вставить.
— Простите, инспектор, — сказал Блэкфорд. — Кажется, мы действительно увлеклись и тем самым лишили вас возможности решить свои, более важные задачи.
— Оставьте это. Я придерживаюсь принципа — чему быть, того не миновать. Гарсия загнан в угол и долго не продержится. К тому же у него вырвано жало, и он не сможет воспользоваться гразером.
— К нашему всеобщему счастью, — добавил Стефан, после чего все надолго замолчали.
На краю пропасти машину остановили. Надо было проверить спуск и определиться с ориентирами. Напоследок постояли у обрыва, привыкая к головокружительной высоте.
— Дорога в никуда! — изрек неприятно удивленный громадами отвесных утесов Ланке. В ответ никто не проронил ни слова.
То ли от этой недвусмысленной тирады, то ли от чего другого, но Стефан вдруг ощутил щемящую тоску по надежной земной тверди, где нет опасных круч и коварных как прыжок пантеры камнепадов. Он смотрел на ускользающую за горизонт нитку долины, и ему нестерпимо захотелось оказаться сейчас там, внизу, у заросшего елями ручья, услышать его ласковый шепот и досыта напиться студеной, еще хранящей вкус прошлогоднего снега воды.
— Заночуем у подножья, — решил Мелвин после того, как все заняли места. — Пересидим ночь у костра, а с рассветом двинемся дальше.
Ему не стали возражать. Впрочем, радости по поводу скорого отдыха не выразили тоже — сказывалось переутомление.
Осторожно цепляясь протекторами за колею, машина заскользила по изрытой промоинами поверхности. Мелвин включил фары, но тут же потушил их. В полутьме дорога просматривалась лучше, в то время как световые отблески скрадывали расстояние и лишали перспективу объемности.
Первый виток серпантина одолели успешно. Второй — тоже. В начале третьего Стефан, провожая взглядом чиркнувшую по открытой дверце скальную выпуклость, заметил сзади какое-то движение. Из-за поворота вырвался сноп света. Автомобиль?! Он хотел обратить на эту странность внимание Мелвина, но тот уже сам сообразил. На какую-то долю секунды в зеркале отразились его глаза: холодные, всепонимающие, умеющие мгновенно реагировать на опасность и оценивать шансы на успех.
— Это он!.. Подстерег-таки!..
Впереди наметился особо крутой участок дороги. О том, чтобы двигаться с большей скоростью, не могло быть и речи. Путь назад тоже отрезан. Мышеловка захлопнулась. Оставалось одно — вниз.
Слова Мелвина ни у кого не вызвали сомнений. Стефан видел, как напряглась шея инспектора, как закаменели в судорожном устремлении спина и плечи, а руки с такой силой сжали руль, будто хотели передавить его, искромсать, искорежить. Он вспомнил бешеную гонку по ночной трассе, и от страха у него помутилось в голове. Ситуация сходная, только роли не те…
Тот, кто преследовал, не торопился. Вскоре выяснилось, что за ними следует открытый драйв-остин в спортивном исполнении. Это окончательно доконало Стефана. Если за рулем такого монстра опытный водитель, то их дела совсем плохи.
Какое-то время опасное состязание шло с переменным успехом. Сзади не подавали сигналов, и это еще больше убеждало Стефана в серьезности намерений неизвестных. Так хищник гонится за добычей, зная, что в конце концов наступит миг, когда молниеносный бросок решит всё.
Так случилось и в этот раз. Драйв, по форме напоминающий большой утюг, внезапно выскочил из-за поворота и оказался рядом. Преследователь был один. Он даже привстал в отчаянном порыве, и Стефан успел заметить, как поверх лобового стекла мелькнуло искаженное гримасой лицо. Сердце ухнуло, тело будто парализовало, и в следующий миг последовал мощнейший таранный удар.
Расчет нападающего оказался верным. Машина подпрыгнула на ухабе, вильнула и, едва коснувшись колесами заградительной бровки, взмыла над пропастью. Толчок невероятной силы бросил Стефана на дверцу и вышвырнул из кабины. Еще не успев ничего сообразить, он сгруппировался в воздухе, и это его спасло. Удар о базальтовый монолит пришелся в ноги, после чего он отлетел назад к обрыву, перевернулся через голову и застрял на краю меж камней заграждения. Боли он не почувствовал, а то, что открылось взору, превосходило верх возможного. Рядом, в нескольких шагах, след в след за их машиной, взрывал дорогу увлекаемый инерцией драйв. Человек в кабине, теперь уже выпрямившийся во весь рост, давил что было сил на тормоза и тянул на себя руль, совсем как извозчик, пытающийся удержать вожжами мчащихся во весь опор лошадей.
Его было трудно, почти невозможно узнать. Окруженный ореолом таинственности, отмеченный печатью всемогущества, он стал почти недосягаемым для людей. Его фотографии, предъявленные к розыску, пестрели на каждом углу, притягивали, предостерегали. И вот он здесь, уже по сути дела не человек, а бьющийся в конвульсиях мертвец, обуреваемый страстями призрак, который от невозможности что-либо изменить, истекает ядом…
Машина Гарсии выдралась на край уступа, зависла над бездной и под протяжный вопль, в котором слились и мстительное торжество победителя, и ужас обреченного негодяя, тоже сорвалась вниз.
Несколько мгновений оба автомобиля парили как две большие птицы. Потом ударились о зазубренный скальный выступ, вспыхнули и, рассыпая обломки, покатились, запрыгали по склону…
Стефан почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. В груди стало пусто, словно там разлился вакуум. Холодея от одной только мысли о непоправимости случившегося, он провожал машины помертвевшим взглядом, пока те не пропали в сумрачной глубине ущелья. Потом зажмурил глаза и так застыл, утратив счет времени и не помня себя…
…Они стояли на краю плато… все четверо. Стояли и улыбались. Мелвин, Джесси, Ланке и даже Блэкфорд, самый неулыбчивый из них. Они улыбались дружески, открыто, но в то же время чуточку с удивлением и состраданием. Наверное, так было потому, что они видели его опухшие глаза, сведенное судорогой и покрытое царапинами лицо. Да, они жалели его и досадовали на то, что не могли облегчить его муки, его вину. Вину перед вечностью и перед теми, кто уже прошел по этой дороге… дороге в никуда. Чем больше он всматривался в них, тем хуже ему становилось. Он хотел… очень хотел встать рядом с ними и видел, что они тоже этого хотят. Но какая-то сила удерживала его, не пускала, оставляя за собой право решать и направлять его дальнейшую судьбу.
