Гурни говорил ровным и спокойным тоном, обращаясь к бывшим начальникам, но, несмотря на это, был уверен, что они ждут от него мести за старые дела, и Гурни не спешил избавлять их от этого заблуждения.
Первым делом он посетил рабскую тюрьму, в которую когда-то был заключен за то, что осмелился петь песни, высмеивающие барона. Здесь добывал он безумно дорогой синий обсидиан, здесь Раббан, походя, хлестнул его чернильной лозой. Здесь его связали и заставили смотреть, как Раббан и его мерзавцы изнасиловали, а потом задушили его сестру Бет. Здесь Гурни нашел способ бежать с планеты в трюме корабля, с которым Дому Атрейдесов была отправлена партия синего обсидиана.
Увидев это место, Гурни побелел от гнева. Как же мало все изменилось за прошедшие годы! Лучше бы его встретило тут сопротивление вооруженных фанатиков, а не это жуткое воскрешение прошлого. Но если он не принесет исцеления несчастной планете, то этого не сделает никто.
Приказ был дан спокойным голосом, но прозвучал, как окрик:
— Приказываю немедленно закрыть эту каторгу. Освободите этих людей, и пусть они устраивают свою жизнь по собственному усмотрению. Я лишаю рабовладельцев их власти и полномочий.
— Милорд Халлек, вы же нарушите все! Вся наша экономика…
— Плевать мне на такую экономику. Пусть рабовладельцы поработают на равных со всеми. — Губы Халлека сложились в мимолетную язвительную усмешку. — Посмотрим, как они это переживут.
Решив сразу покончить с худшим, Гурни направился к подножию Эбонитовой горы, где для потехи харконненовских солдат были построены дома терпимости. На Гьеди Первой было много таких заведений, но Халлек решил посетить именно это.
Его мутило, когда он ступил на порог. Гурни захлестнули тяжкие воспоминания. Сопровождавшие его администраторы струхнули не на шутку, увидев выражение лица нового правителя.
— Кто владелец этих заведений?
Гурни хорошо помнил старика, прикованного к инвалидному креслу. Старый паук тщательно записывал прибыли своего отвратительного бизнеса, не интересуясь, что происходит за плотно закрытыми дверями его заведения.
— Рульен Шек очень успешно вел здесь дела в отсутствие центрального руководства, милорд Халлек. Он работает здесь уже много лет, если не десятилетий.
— Подать его сюда, живо.
Старик, войдя, едва не споткнулся, но сумел сохранить на лице улыбку. Наверное, он искренне гордился своими достижениями на этом поприще. Ноги были обрамлены линейными протезами, и Шек хотя и хромал, но все же не был привязан к креслу. Над поясом свисало объемистое брюхо, а круглая задница говорила о том, что этот тип много ел, но мало двигался. Седые волосы были спутаны и засалены — видимо, их обладатель считал такую прическу стильной. Гурни узнал его сразу, но Рульен Шек, очевидно, не помнил какого-то там брата какой-то там девки, пришедшего к нему в ту ночь…
— Для меня великая честь, что новый правитель Гьеди Первой удостоил посещением мое скромное заведение. Все мои финансовые документы в полном порядке, я с радостью покажу их вам, сэр. У меня чистый и честный бизнес. В моем заведении собраны самые красивые женщины. Необходимая часть дохода находится на закрытых счетах, предназначенных раньше для Харконненов, а теперь для вас. Вы не найдете у меня никаких злоупотреблений, милорд. — Старик согнулся в низком поклоне.
— Само это заведение есть самое главное злоупотребление. — Гурни шагнул в здание. Но ему не хотелось подробно его рассматривать. Он помнил эти комнаты, соломенные тюфяки, пятна на стенах, бесконечные очереди потных харконненовских солдат, жаждавших развлечений с такими рабынями, как его сестра. Эти ублюдки получали больше удовольствия не от секса. А от того, что мучили несчастных женщин. Бедной Бет они для начала прижгли горло, и она не могла даже кричать.
Гурни зажмурил глаза и, не глядя на старика, сказал:
— Я приказываю задушить этого человека.
Администраторы притихли. Шек издал душераздирающий крик, начал оправдываться, но Гурни перебил его и прорычал, ткнув в лицо старика вытянутый палец:
— Скажи спасибо, что я не приказал для начала сотне солдат изнасиловать тебя, да еще дубинками с шипами. И хотя ты это заслужил, я дам тебе умереть быстрой смертью. Я не Харконнен.
Гурни прошел мимо изумленных администраторов и, распахнув дверь, вышел на улицу. Ему хотелось побыстрее уйти из этого места.
— Когда со стариком покончат, проследите за тем, чтобы всех женщин освободили и дали им достойное жилье. После этого сожгите это заведение до основания. Я приказываю сжечь все дома терпимости на Гьеди Первой.
Последнюю остановку новый правитель сделал в деревне Дмитрий. Это бедное безнадежное селение не изменилось ни на йоту. Мать и отец давно умерли. В этой деревне жизнь значила так мало, что никто не вел записей о рождениях и смертях. На кладбище, где в полном беспорядке скучилось множество могил, Гурни не нашел последнего пристанища своих родителей. Не было никаких памятных надписей, словно ни отца, ни матери никогда не существовало вовсе.
Гурни подумал, что когда-нибудь Пауль предложит воздвигнуть величественный монумент всем жертвам, но он, Гурни, будет против. Его родители не изменили мир к лучшему. Люди деревни не восстали против тирании. Они не защитили его, маленького тогда мальчика, когда прихвостни Харконнена забрали его с собой. Они не протестовали против несправедливостей, с которыми ежедневно сталкивались.
Гурни испытывал печаль, но не нуждался в трауре.
— Довольно. Теперь доставьте меня назад в Баронию…
Но и там каждый новый день оставлял горький неприятный осадок. «Я делаю это для Пауля», — ежедневно напоминал себе Гурни. Он печатал объявления и издавал приказы — переименовывать города, уничтожать всякие напоминания о харконненовских порядках. Гурни приказал приступить к строительству нового правительственного комплекса, откуда он мог бы управлять планетой, не вспоминая всякий день о Харконненах.
Но человеческая боль за много поколений прочно въелась в самое сердце народа жизни мрачной планеты. Гурни уже сомневался, сможет ли он долго управлять Гьеди Первой.
~ ~ ~
Каждый год несет с собой надежду и упование,
Каждый прошедший год уносит разочарования в них.
Гурни Халлек
Из неоконченной песни
Согласно имперскому календарю, заново рассчитанному с учетом переноса нулевого меридиана с Кайтэйна на Арракис, было изменено летосчисление. Было решено, что наступил 10 198 год эры Гильдии. Следующий год величия Муад’Диба, следующий год, наполненный новыми победами великого джихада. В Арракине царило безумное веселье шумных карнавальных праздников.
Император Муад’Диб стоял на балконе своей скромной, обставленной в стиле сиетча спальни и смотрел на толпы людей, текущие по улицам и площадям. Его нисколько не удивляло это безумство. Многие тысячелетия фримены понимали потребность человека в периодическом высвобождении животного начала и регулярно устраивали росные оргии. Этот праздник многим напоминал оргию, только более масштабную и тщательно подготовленную.
