Конверт лег на стол. Модест Порфирьевич подобрался, но остался сидеть, воззрившись на письмо, как на божий лик.
— Что же вы? Прошу вас!.. — Ливнев отступил назад.
Тирашев почувствовал, как на затылке у него зашевелились волосы: конверт дернулся и сам собой пополз, свалился со стола, протащился по полу и прыгнул в руки к Модесту Порфирьевичу.
— Это что за фокусы? — от неожиданности Тирашев возвысил голос на фальцет, невольно заставив Модеста Порфирьевича, едва не выронившего письмо с испугу, непонимающе захлопать глазами.
— А никаких фокусов, Александр Егорович, — Ливнев позволил себе улыбнуться уголком рта. — Никаких ниток, магнитов и зеркал. Все по-честному. Модест Порфирьевич, вы уж ради меня постарайтесь…
С этими словами Ливнев положил на столешницу спичечный коробок. Модест Порфирьевич быстро кивнул, собрал складки на переносице и… коробок перевернулся и встал "на попа". По лицу без пяти минут корабельного секретаря сползла капля пота. Коробок приоткрылся, потом еще, еще, до тех пор, пока спички не высыпались наружу.
— Браво! Браво, Модест Порфирьевич! — зааплодировал Ливнев. — Вы делаете успехи!.. Засим отдыхайте. Не будем вас боле беспокоить!..
После увиденного ни обширная костюмерная, ни оружейный арсенал, в котором тоже было на что посмотреть, на Тирашева никакого впечатления не произвели.
— Дуняша, лапушка, ставь самовар!..
— Хорошо, Матвей Нилыч.
Розовощекая пышнотелая горничная одарила белозубой улыбкой и неслышно прикрыла дверь. Тирашев выглядел подавленным, от начальственной спеси не осталось и следа. Перед глазами стояли заспиртованные уродцы в банках, ветхие манускрипты, и разные диковинные предметы, именуемые Ливневым артефактами. Много порассказал Ливнев разного. Про таинственные огни в небе, про странных, не всегда обремененных телом, существ, обитающих, как в глуши, так и бок о бок с человеком. Много поведал… Но еще о большем умолчал. И от этого министру делалось худо.
— Что-то вы с лица спали, Александр Егорович! Небось, плачете уже по былому неведению?
— Как есть, жалею, — махнул рукой министр. — Мне, знаешь, одних народников предостаточно. Их бы энергию, как говорится, да в мирных целях. Страна бурлит, как паровой котел… Эх-х… Смутил ты меня, голубчик, как есть смутил. Спать теперь не буду…
— Не стоит, право!.. Суеверный страх губителен для рассудка, губителен для того, чему человек обязан своим положением в природе. Все что вы увидели – это только капля в океане, позволяющая судить, лишь, на сколько сей океан огромен. Мы возгордились, возомнили себя венцом творения, попросту отвергая то, что не укладывается в рамки привычных представлений о мире. Глупо уподобляться страусу, зарывающему голову в песок!.. Кстати, это тоже миф, крылатая фраза, не более. Если бы страус прятал голову в песок, он непременно задохнулся бы …
— А это что это у тебя? — министр увидал в углу кабинета гипсовую статую, полуприкрытую простыней. — Никак скульптурой занялся? А? Дай-ка взглянуть старику! Ну-ка… Александр Егорович испытывал к скульптуре страсть и сам, надо сказать, на досуге ваял, порождая насмешки недоброжелателей.
— Но! Но! Не верю глазам своим! Техника потрясающая! Какая точность, э-э, деталей!.. Однако, я тяготею больше, гм, знаете… к женскому телу… И как-то странно начинать фигуру с… со спины…
Ливнев смутился, пробормотал что-то невразумительное, закрывая изваяние пологом. Подробности о том, с чего гипсовый слепок снят и откуда переправлен, он опустил.
— Ну, Матвей Нилыч, удивил, — Тирашев покровительственно похлопал Ливнева по плечу. — Удивил! А у тебя, знаешь, задатки, да! Поверь старику. Я кое-что соображаю в таких вещах. И могу тебе по-дружески дать советов, и даже кое-где поставить запятую!..
Необъяснимые явления, таинственные находки, живой вампир Йохан – все отошло на второй план. Тирашев почувствовал почву под ногами, покрылся налетом добродушной начальственности и принялся обстоятельно и подробно рассуждать о скульптуре, камне и инструментах. Когда горничная внесла горячий самовар, Ливнев слишком уж заметно оживился, рискуя вызвать неудовольствие вошедшего в раж Александра Егоровича.
— Дуняша, не уходи, голубушка. Покажи нам, как ты умеешь.
— Ой, барин, — Дуняша прыснула в рукав, — стесняюсь я…
— Какой я тебе барин? Опять ты за свое! Ну-ка, садись! А вы, Александр Егорович, — Ливнев подал карандаш, — напишите-ка на салфетке число какое-нибудь.
— Какое? — недоуменно поднял брови Тирашев.
— Какое на ум придет, то и пишите, — прощебетала Дуняша, снова спрятав смешинки в ладошках. — От меня закройте!
— Гм… Ну, написал, — Тирашев перевернул салфетку.
— Осьмнадцать! — выкрикнула Дуняша и залилась звонким смехом.
— Верно… Подсмотрела!
— Нет! — Дуняша выставила перед собой руки и замотала головой. — Нет! Вы глянули на меня и подумали, сколько мне лет от роду, и дали осьмнадцать… А мне семнадцать еще только…
— Ишь ты!.. А ну, скажи тогда, что у меня сейчас в мыслях?
— Так у всех у вас в мыслях одно и то же, — Дуняша отвела глазки и зарделась.
— Нет, какова девка, а? — Ливнев не выдержал и рассмеялся. — Насквозь видит! Хоть сейчас в разведку!
Тирашев измарал все салфетки. Писал числа, короткие слова, рисовал разные фигуры. Дуняша угадывала даже с завязанными платком глазами, даже повернувшись спиной.
— И что же, — Тирашев утер пот со лба, — ты со всеми вот так можешь?
— Нет, не со всеми. С Матвей Нилычем получается, только ежели они захотят…
— Ну, ступай, — Ливнев улыбнулся. — Иди с Богом!
Дуняша неумело исполнила книксен и скрылась за дверью.
— Возьмешь таких к себе на службу – конфуза не оберешься, — пробормотал Тирашев. И тут же поправился: — Слушай, Матвей Нилыч, отдай мне девку, а? Я с ней быстро бездельников и казнокрадов к ногтю прижму!.. — Тирашев закатил глаза, видя, как расправляется с противниками в подковерных интригах, как Государь приближает к себе, подивившись его проницательности и осведомленности, как… — А, — обреченно махнул рукой министр. — Не отдашь ведь, знаю…
Министр укатил затемно. Долго мялся, морщился и, уже ступив на подножку кареты, пространно намекнул про практическую пользу "изысканий". Дескать, сугубо научный подход – то поле деятельности ученых из Географического Общества, а от Ливнева требуется поставить-таки потусторонние силы на службу государству. Заставить, понимаешь, "их" воду возить и колеса вертеть.
"Какое, к чертям, "поставить", — запершись на ключ у себя в кабинете, Ливнев налил из пузатого графинчика рюмку рябиновки и разом опрокинул в рот, – тут бы узнать, хотя бы, с чем дело имеем". Покосился на лежащую на столе зеленую папку с заглавием "Каменный человек". Ливнев повертел папку пальцами и в бесчисленный раз открыл. Фотографии слепка, фотографии местности, снимок профессора Яттса, его же сбивчивое заключение, данные геологической партии и лозоходцев, показания беглых каторжников, доклад наблюдателей, полтора месяца скитавшихся окрест, пальцевые отпечатки жителей близлежащих деревень, включая грудных младенцев, пальцевые отпечатки… самого… Что же это такое? Злая шутка природы? Свалившаяся с неба глыба? Или действительно, подобно созданному из глины хелмским раввином Элией великану, из тверди встало человекоподобное существо? Ливнев вскочил, сорвал с гипсового слепка полог. Без сомнения фигура принадлежала мужчине. Великолепно сложенный, с мускулистыми ногами, широкой спиной, ростом он не уступал самому Ливневу. В полумраке кабинета изваяние казалось живым. Чудилось, будто бы стоит только окликнуть и каменный человек обернется, явит свое лицо.
