— Можете сходить… Коли жизнь не дорога…
Вортош проснулся, когда уже рассвело, и обнаружил себя в горнице в одиночестве. Спал он этой ночью плохо, ворочался, метался, вскидывался то и дело в непонятной тревоге, но, слыша мерное посапывание Ревина и храп хозяина, успокаивался немного, вновь проваливался в тяжелое забытье, то распахиваясь от жары, то кутаясь в пальтишко, которым укрывался.
Ревин отыскался во дворе. Полковник самозабвенно колол дрова, виртуозно орудуя топором. Вортош поневоле залюбовался товарищем: бодр и свеж, себя же он ощущал полностью разбитым.
— Помогает собраться с мыслями, — Ревин кивнул на груду поленьев, загнал топор в колоду. — Как спалось?
— Спасибо, ужасно… А где наш фельдшер?
— Подался к соседям с визитом.
— Скажите, Ревин, а вы ничего не слышали ночью?
— Ну, если не считать переливов с печки и ваших стенаний… А вы?
Вортош дернул плечом. — Не знаю… Мне показалось, вокруг дома кто-то ходил…
Ревин помолчал, раздумывая о чем-то и, наконец, решился:
— Идемте!.. Помните, вы давеча едва не угодили в капкан? Так вот осторожнее, здесь есть еще… Вот ваш след на снегу, видите?
Вортош кивнул.
— А вот этого вчера не было…
Отпечаток ноги Вортоша в лежалом насте приминал по краю еще один. Отчетливо его рассмотреть не удавалось, смерзшаяся ледяная крупа плохо держала форму, но в том, что кто-то здесь был, сомнений не оставалось.
— Ну, так это хозяин наш, наверное…
Ревин покачал головой. — Ночью он не выходил, даже не вставал, я бы услышал. А утром я поднялся раньше всех.
— Еще нашли что-нибудь?
— Снега мало, — покачал головой Ревин. — Тот, что намело по ямкам, взялся коркой, земля мерзлая… Непонятно… Вы завтракали?
— А есть чем?
— Да, гречневая каша в чугунке. С салом. Не телячьи отбивные конечно, но, судя по всему, тоже вполне ничего себе.
Перекусив, господа прогулялись по окрестностям и совершили инспекцию подворий. Дом с кирпичным фундаментом занимал станционный смотритель с женой и грудным ребенком. Мрачная женщина с черными кругами под глазами не удостоила гостей ни взглядом, ни словом, и, баюкая непрерывно орущего младенца, скрылась в другой комнате. Смотритель предъявил земельную метрику и проводил господ в огород. Точнее, выпроводил. Вон, мол, межа. Перемерять саженью? Извольте-с! А мне нездоровится, знаете. Пойду прилягу… По соседству со смотрителем проживали обходчики путей. Первый обходчик по прозвищу Седой следил за участком в пятнадцать верст налево, если глядеть от хутора. Второму, по фамилии Кривошеев, достались четырнадцать верст вправо. С Седым побеседовать не удалось, потому как ушел он спозаранку по шпалам. А Кривошеев, напротив, оказался дома и в весьма веселом расположении духа, поскольку, несмотря на ранние часы, успел уже пропустить внутрь стаканчик-другой.
— Матушка моя, — представил он хлопочущую у стола сухенькую женщину и подставил макушку под материнский поцелуй. — Прошу вас, господа, с нами отобедать чего ни стало с нами.
— Благодарю, — отозвался Вортош, — разве что чайку…
— Кто же вы будете такие? Откудова в наших краях?
— По земельным делам мы. Из уезда…
— Эвона, хватили! — махнул рукой Кривошеев. — Тут земли сколь угодно! Желаешь – паши, желаешь в бочки засаливай! Вона надысь соседка Прасковья-то померла, пашня гуляет. Не надо никому!.. Ничейная землица-то выходит, — Кривошеев понизил голос, — дармовая!.. А все отчего?
— Отчего? — переспросил Вортош.
— Оттого, что нету порядка! Вот, к примеру, я. Захочу – пойду по путям, захочу – дома останусь.
— Ой, не ходи, сынушка, не ходи! — запричитала мать.
— Сегодня, так и быть, не пойду! — Кривошеев залпом опрокинул полстакана, со стуком утвердил тару обратно и потянулся за квашеной капустой.
— А что же смотритель станционный?
— А что смотритель?.. Что это за смотритель такой, которого я по матери могу, — Кривошеев икнул, покосился на образа и мелко перекрестил рот. — Прости Господи!.. Нет порядка в отечестве! Нет!..
— Скажите, — спросил Ревин, — а соседка ваша, Прасковья она старая была или молодая?
— Да не то, чтобы старая, — Кривошеев пожал плечами, — но и не молодая. Так себе, бабенция…
— А отчего же она умерла?
— Так известно от чего, — хмыкнул Кривошеев.
— От чего все умирают, оттого и она, от смерти, — мать неодобрительно покосилась на сына.
— Ладно, засиделись мы! — вскинулся Вортош. — Спасибо!
— А это вы вчера стучались-то? — прищурился на господ Кривошеев.
— Мы, — кивнул Ревин. — Отчего ж вы не открыли?
— Так известно отчего, — Кривошеев снова хмыкнул. — Не открывают у нас по ночам-то… Потому как нет порядка в отечестве! Нет!..
На месте хаты, где жила покойная Прасковья, остались только обгорелые головешки да куча битого кирпича от печи. Странное дело, но следов таких пожарищ обнаружилось на хуторе несколько. Не жгут в селах пустующие дома. Стоят себе такие с заколоченными окнами да дверьми, ждут новых жильцов. Кому, край как надо сына отселить, отделить хозяйство, кого красный петух клюнет. А в Жох-Пырьевке ни одной заброшенной хибары. Но куда большее удивление вызвало у приезжих господ посещение кладбища. Вортош, тот всегда говорил, что изучение местности нужно начинать с погостов, где, словно в зеркале, отражаются последние несколько лет жизни селений. Каков средний возраст усопших? Много ли мертворожденных? Кого больше, мужчин либо женщин? Сколько за оградой самоубийц и иных хоронимых без креста? На основании этих вопросов можно нарисовать развернутую картину, которая высветит многие скрытые моменты. По виду Жох-Пырьевское кладбище ничем не отличалось от тысяч других: та же покосившаяся, упавшая местами ограда, врата под крышей из драни, почерневшая от времени икона под коньком. По соседству со старыми безымянными могилами – несколько свежих. Их сразу видно по крепким крестам и надписям, которые еще можно разобрать. Вот здесь, пожалуй, сходство заканчивалось. Все до одной новые могилы стояли раскопанными. Не просто с разрытыми холмиками, а именно раскопанными. Кое-где виднелись доски гробов: на Руси кого хоронят в домовине, кого так.
— Ну что, — съязвил Ревин, — проясняется картина? Что-то вы прямо с лица спали…
Он безбоязненно спрыгнул в ближайшую яму, приговорил, спустя какое-то время:
— Покойника нет. Покойников не было нигде.
— Мне как-то не по себе, — признался Вортош.
— Да уж… Тут есть отчего… Итак, что мы имеем? — Ревин отряхнул руки, — все чего-то недоговаривают и боятся, это раз. Мертвецы исчезли из могил, два. По ночам по хутору кто-то разгуливает, три. Что еще?
