— Самое интересное мы проспали, вот что…
— Кстати, говоря, я не заметил здесь ни одной Прасковьи!..
— Не понимаю…
— Обходчик этот, который при маменьке, говорил, помните? Про соседку, что померла?..
— Не может быть! — воскликнул Вортош. Читая надгробия, он обежал кладбище несколько раз, но был вынужден с Ревиным согласиться. Среди захоронений последнего года-двух "рабы Божьи" с таким именем отсутствовали.
— Это, пожалуй, четыре!..
— Евлампий Иваныч, открывай! — Ревин несколько минут безуспешно барабанил в дверь. Фельдшер снова забаррикадировался. — Это мы, квартиранты твои!..
Наконец в сенях послышались шаги, лязгнул засов и в щель, как и давеча, просунулось ружье.
— Какие такие квартиранты?.. Сейчас вот как всыплю дробью!..
Ревин без лишних разговоров ружье отобрал, замахнулся с досады:
— Как дал бы!..
— А-а! Эт вы! Не признал!.. — хозяин еле стоял на ногах. — Прошу покорно!..
— Да ты пьян!
— Пьян! — согласился Евлампий Иванович. — Нонче луна полная станет и нам без этого дела, — он выразительно прочертил ребром ладони по кадыку, — никак нельзя!
В горнице было непривычно светло, из-за того, что горел керосиновый фонарь, позаимствованный из багажа постояльцев. На столе стояла изрядно ополовиненная четверть, заткнутая кукурузиной.
— Ты зачем наши вещи трогал, а? — беззлобно поинтересовался Ревин.
— Грешен я, грешен, — хозяин вздохнул и опустился на табурет. — Оттого что не в меру любознательный я… Вортош смахнув объедки, застелил столешницу чистой тряпицей и расположился со своим письменным прибором, принявшись сочинять отчет. Ревин померил горницу шагами, снял рогожу с окон, поглядел в серые сумерки, и прилег, заскучав, на тюфяк.
— Слышишь, Евлампий Иванович, почему собак нет у вас?
— Дык эта, не приживаются. Воют, бесятся…
— А покойнички тоже… не приживаются?
— Э-э, — хозяин нахмурился и пьяно погрозил Ревину пальцем. — Не поминай к ночи…
Вздохнул и, уронив голову на грудь, захрапел. Ревин тоже закемарил, убаюканный уютным поскрипыванием пера. Проснулся он оттого, что его тряс за плечо Вортош.
— Что случилось?
Вортош не мог вымолвить ни слова. Его била крупная дрожь, глаза горели безумством, лицо неестественно побледнело.
— Что?!
— Та… там, — Вортош кивнул на окно.
Ревин подскочил, как ужаленный, выхватил револьверы и бросился к окошку. К одному, к другому. Ничего. Ревин вылетел во двор, обежал вокруг дома. Постоял, прислушиваясь. Ничего. Ночь, тишина. Поблескивает из-за туч желтый блин луны да мерцают звезды. Вортош забился в угол, поджав ноги. На него было жалко смотреть. Ревин поразился столь резкой перемене, произошедшей с коллегой.
— За… зашторьте!.. Оно на меня смотрело!..
Ревин усадил Вортоша на табурет, похлопал по щекам, чуть ли не силком влил рюмку самогона.
— Что вы видели?
Вортош помотал головой и пододвинул к себе лист бумаги.
— Это не… не человек.
Под неверной рукой рождались наброски существа с огромными миндалевидными глазами. Низкий лоб, нос – две дырки, рот – полоска. Вортош затушевывал глаза, не в силах остановиться, глаза с черными зрачками, глаза… Всхрапнул и очнулся хозяин. Огляделся мутным взором, доковылял до бутыли, глотнул из горла.
— Что брат, познакомился? — ухмыльнулся невесело, кивнув на рисунок. — Окошки-то вы зря…
— Так, Евлампий Иванович, — нахмурился Ревин. — Давай-ка без дураков. Что тут творится?
Хозяин покосился на ревинские револьверы:
— Вы, я вижу, люди непростые…
— Мы из государевой службы. Как раз вот по таким делам.
— А-а! Хватились! — Евлампий Иванович развел руками. — Сподобились, наконец, когда половину хутора передавили. Я уж грешным делом думал, надо поезд опрокинуть, прости Господи, чтобы почесались! Да, ладно, сиди ты, не вскакивай!.. Само опрокинется… Коли так дальше дела пойдут. Обходчик-то Кривошеев направо, почитай, с осени не хаживал. Да и налево скоро некому станет…
— Ладно, дядя, не кипятись! Давай по порядку!
Евлампий Иванович повздыхал, помялся и стал рассказывать.
— Дык, как хутор по-новой заселили, так сразу и пошло. Здесь же когда-то давно люди не стали жить. Бросили все, ушли. А мы, как привязанные…
— Чего хотят… эти?
— Навьями кличем их… Чего… Известно чего! Жрать они хотят!
— Откуда известно?
— Мужик один, Сутокой его звали, пошел как-то на болото. Козу искать, коза у него пропала. И набрел, значит, на логово чертей этих. Там мертвяков навалено, вонища. У всех потроха выедены, лица обглоданы. Кто телом помягше, у того еще и мясо…
— Мужик этот здесь? Место может показать?
— Не, — Евлампий Иванович помотал головой. — Пришли они за Сутокой. Сразу и пришли. Там теперя он. Лежит. А место я могу указать. Только, чур, идете без меня.
— Стало быть, покойников…
— Да они и отрывают, навьи эти. Днем похороним, а поутру уже могилка пустая.
— Почему не соберетесь и не перебьете тварей всем миром?
— Ох ты какой!.. Перебьете!.. Твой-то, вон, тоже… Вояка! Забыл, поди, какой стороной револьвер держать!.. Так и сидишь, в хате запершись да водкой залившись. И часы до рассвета считаешь. А поглядишь на навью – все, труба! Станет она свою волю навязывать, веревки из тебя вить. И тем кончится, что сам ты на болото пойдешь, пуговки расстегнешь и пузо свое подставишь поудобней… Страшно…
— К вам следователь приезжал. Почему не…
— Ат! — Евлампий Иванович не дал Ревину договорить. — Следователь твой!.. Мы ему и так и эдак, по-человечески… А он заладил свое, мне, говорит, горбатого тут нечего лепить! На чертовщину хотите уголовное преступление списать?.. И понес, и понес… И все, собака, кулаком своим в зубы тыкает. Показывайте сию минуту, говорит, где тело путейского инспектора запрятали! Ну, ему и присоветовали то место на болоте… Под вечер подсуропили… Да больше уж никто его не видел…
— Ну, а солдаты при офицере когда наведывались, почему им про трупы не сообщили?
— Какие такие солдаты? — удивился Евлампий Иванович – Не было никаких солдат! Ни при офицере, ни без!..
Ревин с Вортошем переглянулись.
— Эх! Да войском тут дела не исправить! — посетовал хозяин. — И вам здесь искать, кроме своей погибели, нечего! Уносите ноги поскорей, да скажите там, наверху, что необходимо поскорее людей отсюда вывозить, а железную дорогу пускать в обход.
— Ну, это мы поглядим еще, — зло процедил Вортош.
