Айва отчаянно пыталась сохранить на лице остатки улыбки, с тоской вспоминая свое прошлое рождество. Тогда Ливнев заказал "Метрополь" и, самолично погрузившись в хлопоты, организовал вечер по наивысшему разряду. Боже! Какие там подавали закуски, вина, пирожные! В центре зала бил фонтан, вместо воды заправленный французским игристым. А подле еще два размерами поменьше, один с горячим шоколадом, второй с расплавленным сыром – развлечение швейцарской кухни. Играл оркестр, были танцы, фейерверки, катание на санях…
Студент реального училища, сидевший доселе недвижно, как изваяние, внезапно вскочил и прокричал, так, что присутствующие вздрогнули:
— Стихи!..
Набрав воздуху в грудь, отбарабанил что-то рубленое, плохо рифмованное, и снова, ни на кого не глядя, сел. Айва не поняла ни слова. И готова была побиться об заклад, что никто из присутствующих, включая самого чтеца, тоже. Впрочем, это никого не смущало. Хозяйка квартиры бросила на Айву многозначительный взгляд, как, мол, вам наше прогрессивное общество? Айва благосклонно кивнула. Их знакомство с Зинаидой Шиккер длилось третий день, но уже успело, по словам самой мадам Шиккер, перерасти в крепкую дружбу. Айва подцепила Зинаиду в редакции "Царицынских ведомостей", куда та пописывала статейки под псевдонимом Лукерья Ионова. В свободное от литературной деятельности время, Зинаида устраивала на своей квартире сборища, которые господа из третьего жандармского отделения однозначно характеризовали как "вольнодумные". В сущности, Айве не было никакого дела ни до Зинаиды Шиккер, ни до ее неблагонадежных гостей, ни до самого третьего отделения. Ее интересовала лишь одна персоналия, некто Демьянов, по слухам частенько захаживающий в эту квартиру на огонек.
Конечно, можно было предоставить розыски господина с заячьей губой фискалам, а самой отправиться в гости к князю Карачунскому, где собиралась городская знать, включая, кстати, и царицынского полицмейстера. Там вряд ли веселее, зато, по крайней мере, есть что покушать. Но найти Демьянова просил лично Ревин. И Айва достанет его из-под земли. Даже если для этого придется жевать корову с копытами и хвостом. Айва выдавала себя за английскую журналистку издания "Лейбор юнион", приехавшую писать о русском рабочем движении. Поэтому ее желание "лицезреть полет свободной мысли простых тружеников" выглядело не только невинно, но и пришлось на благодатную почву. Зинаида, интригующе понизив голос, прозрачно намекнула, стремясь, видимо, подогреть к собственной персоне интерес, что иногда к ней на огонек заходят даже настоящие "революционэры". А гостей предупредила одеться поприличней, так как ожидается иностранная пресса.
Гости держались скованно, боясь урониться в грязь лицом, украдкой поглядывали на "иностранку" и употребляли из графинчиков. Последнее обстоятельство не могло не сказаться в конечном итоге на приливе мыслей, кои всенепременно требовалось озвучить самым решительным образом. Закипели ожесточенные споры о природе всего и просто споры безо всякой природы. Задребезжали стекла в серванте, большой оранжевый абажур закачался от ветра, производимого отчаянной жестикуляцией рук, под потолком собралось сизое удушливое облако дыма дешевых папирос. Первым не смог следить за полетом вольнодумной мысли студент, упал щекой на стол, скинув тарелку.
— За присутствующих здесь дам!.. — неожиданно отреагировал поэт Скоробогатов.
— Стоя!..
В невольно образовавшейся паузе отчетливо тренькнул колокольчик. Стало слышно, как кто-то тарабанит в дверь.
— Это, наверное, соседи, — Зинаида поднялась, покачнувшись, запахнула шаль и поспешила открывать. — Такие сволочи, ей-Богу… Но это оказались не соседи. С мороза, обивая шапками снег, ввалились двое.
Первый интереса не представлял, а вот второй имел отчетливый шрам поперек нижней губы. Вновь прибывших усадили за стол, разговоры стихли. Зинаида суетилась вокруг, бросая на "английскую корреспондентку" многозначительные взгляды, дескать, вот, обещанный гвоздь программы. Айва заметно оживилась, все-таки не зря высидела четыре часа в этом клоповнике:
— А что же вы нам не представите ваших гостей?
— А!.. Пардон!.. — спохватилась хозяйка. — Это мосье…
— Не надо имен! — перебил человек со шрамом. — Зовите меня просто… Демьян…
— А меня Аристарх! — хихикнул второй.
Демьянов отставил в сторону рюмку, придвинул граненый стакан, налил на две трети и залпом выпил. Потянулся, не закусывая, за портсигаром. Кто-то услужливо поднес спичку.
— Благодарю, — Демьян затянулся и выпустил дым носом. — Могу я узнать, с кем имею честь?..
— Это англичанка. Из газеты, — зачастила Зинаида. — Я тебе говорила…
— Рад, рад, — Демьянов покивал и вальяжно закинул ногу на ногу. — Что же привело вас, такую… милую особу, — Демьянов облизал девушку взглядом, — в наш медвежий угол?
— Вы, — призналась Айва.
— О!.. — Демьянов кокетливо опустил глаза. — Наша слава идет впереди нас, как говорили древние… Но в моей жизни нет ничего героического… Что же вам такое рассказать?..
— Расскажи-ка мне, сукин сын, чем ты в Ветлянке торговал…
Поэт Матюковский закашлялся, поэт Скоробогатов икнул. Демьянов ошалело выпучился, выронив изо рта горящую папиросу.
— Язык проглотил?.. Собирайся, со мной поедешь!.. Остальным сидеть, где сидели! — предостерегла Айва тоном, не предвещающим ничего хорошего. — А то здоровье покосится…
Демьянов стремглав, словно заяц, бросился к выходу, опрокинув стул. Выстрел настиг его в дверях. Демьянов взвыл, схватился за мягкое место и рухнул на колени.
— Еще желающие есть? — девушка повела дымящимся револьвером.
— А?.. — очнулся спавший за столом студент. Обвел присутствующих мутным взором и предупредил: – Стихи!..
— Похвально! — кивнула Айва. — Культура! Ее не скроешь! — и запустила блюдом в окно, рухнувшее громом осколков. Этого сигнала ждали двое жандармов, встречавших рождество в соседней подворотне. На улице заверещали свистки, к подъезду рысцой затрусили городовые. Но их участие уже не требовалось. Задержанный былой прыти уже не выказывал и передвигаться мог разве что на четвереньках…
Родители наградили главу полицейского департамента города Царицына труднопроизносимым именем-отчеством: Феликс Юлианович. И еще более занятной фамилией: Видимо. Феликс Юлианович не терпел в свой адрес никакого коверкания, и многим подчиненным невладение языком стоило места. Представлялся его превосходительство примерно так:
— Меня зовут Феликс Юлианович. Фамилия – Видимо. И горе тому, кто по недомыслию или из-за невнимания рискнет уточнить:
— Э-э… Видимо что?..
Карьере такого субчика-голубчика случиться уже будет не суждено.
Выглядел царицынский полицмейстер плохо: руки его дрожали, голос сипел, лицо приобрело нездоровый синюшный оттенок. Но вряд ли виной тому послужил случай на квартире Зинаиды Шиккер, равно как и неумеренное служебное рвение. Скорее, причина крылась в обильных возлияниях накануне. Феликс Юлианович обнаруживал все признаки похмелья.
