— Разрешите! — щелкнул каблуками вихрастый поручик с подкрученными усиками, молодцевато представился. Айва тут же позабыла его фамилию, обреченно кивнула, протянув руку. О чем тотчас пожалела – поручик был заметно навеселе. Чересчур смело приобнял девушку за талию и понес всякую чушь про былые сражения, желая, видимо, произвести впечатление. К тому же от поручика неимоверно разило одеколоном, будто тот принял в этом одеколоне ванну. Айва лишь кивала, только и стараясь что не упасть.
— Вот, доложу я вам, многие думают, что война, она только в Европе была. А закавказский театр, мол, так, пешая прогулка. Заблуждение-с!.. Вот, позвольте спросить, сударыня. Что вам известно о войне?
— Там страшно, — пробормотала девушка сквозь зубы.
— Ха-ха! Ничуть! — возразил поручик. — Эх, скажу я вам, задали мы жару, да-с! Порейдовали, знаете, потешились! Нас едва турки завидев, стрекача задавали, как зайцы!..
Айва молчала. Поручик воодушевленно продолжал.
— Ардаган, вы не поверите, парадным строем брали! Под развернутыми знаменами! Под барабанный бой!.. Самый главный их генерал, Сабри-паша, наделал, пардон, в штанишки и… У-фф! — поручик осекся и выдохнул весь воздух, получив без лишних церемоний незаметный для посторонних, но весьма болезненный удар под дых. Попытался согнуться пополам, но Айва удержала его острым ногтем под выскобленный подбородок, прошипела в самое ухо:
— К противнику, даже поверженному, надобно испытывать уважение, гяур!
И гордо удалилась, присовокупив витиеватое турецкое ругательство, русскому человеку непонятное, но, наверняка, очень обидное. Поручик так и остался стоять в нелепой позе в полнейшем недоумении, толкаемый со всех сторон вальсирующими парами. Впрочем, внимания окружающих он не удостоился. Таковое всецело приковал появившийся в дверях Ревин, облаченный в парадный мундир кавалерийского генерала, сидевший с иголочки. И при нем все как полагается: эполеты, аксельбанты, пояс со вставками и кистями, орденские ленты, шашка у пояса. Танцующие сбились с ноги, лорнеты по углам зашушукались, запихали друг друга локтями, не сводя с гостя перекрестий прицелов.
Встречать Ревина вышел сам Лорис-Мельников, по-отечески троекратно расцеловал, представил гостям.
— Орел! Мне, между прочим, жизнь спас!.. Собой заслонил от бомбы!.. — граф обратился к стоявшему подле Ливневу: – Матвей Нилыч, вы пошто такого красавца из действующей армии вынули, а? Не прощу!
— Помилуйте, Михаил Тариелович, — возразил тот, — коли я бы Евгения Александровича тогда оставил в войсках, нам бы с вами сейчас, — Ливнев хитро поднял палец, — не довелось бы послужить с ним по линии внутренних дел!..
Лорис-Мельников шутку оценил. Ибо подозревал, что к его назначению Ливнев успел приложить кое-какие старания. И хоть граф общался с ним сравнительно недолго, но уже уяснил, что Матвей Нилыч – лошадка темная, и при известном желании, мог бы и сам сделаться министром. Ревин принимал многочисленные поздравления от знакомых и незнакомых людей в военной форме, во фраках и в чиновничьих мундирах. Отцы семейств, пользуясь случаем, представляли своих супруг и незамужних дочерей, зазывали в гости: партию молодой генерал представлял завидную.
Заиграли "Голубой Дунай". Кавалеры отправились ангажировать присмотренных дам, вели их под ручку и вплетались в водоворот вальса. Ревин отдал лакею ножны с шашкой и оказался под огнем косых прищуров: кого блестящий офицер пригласит на первый танец? Молодой генерал шел по залу, выискивая кого-то глазами, равнодушно минуя признанных красавиц, и вслед ему проносились выдохи сожаления. Когда же он остановился напротив некоей невзрачной особы, лорнеты схватились за сердце: "Как такое возможно?!"
— Вы танцуете, сударыня?
— Хуже, чем фехтую, — улыбнулась Айва и благосклонно склонила голову. — Но вам отказать не в силах… Рядом с Евгением куда-то девалась ее былая неловкость. За спиной девушки словно выросли крылья, она бабочкой порхала по паркету, купаясь в музыке, в свете свечей и восторженных взглядах.
— Невеста? — вполголоса поинтересовался Лорис-Мельников.
— Все может быть, — покивал Ливнев. — Все может быть…
С бала прикатили под утро. Евгений предвкушал, как сейчас скинет чрезвычайно неудобный мундир, примет горячую ванну и завалится спать. Но мечтам его осуществиться было не суждено. В дверях его подхватил под локоть Ливнев, увлек за собой:
— Евгений Александрович, голубчик, прошу вас немедленно заглянуть ко мне, — добавил извиняющимся тоном: – Простите, что в столь неурочный час, но, боюсь, до утра я не дотерплю.
— Что-нибудь случилось?
— У меня к вам серьезный разговор.
Ревин не особенно удивился. Матвей Нилыч по натуре приходился совой, и сослуживцы привыкли к внезапным озарениям шефа среди ночи.
— Присаживайтесь! — Ливнев запер кабинет на ключ. Пояснил: – Чтобы нам не мешали… Выпьете что-нибудь?
— Благодарю, — отказался Ревин. — Мне уже достаточно на сегодня.
— А я с вашего позволения… — Ливнев потянулся за любимой рябиновкой. — Вы полагаете я взволнован? Черт побери, еще как!.. Я, знаете ли, такого беспокойства не испытывал со времен первого свидания!.. И, признаюсь, еле дотерпел!..
— Что стряслось-то господи?
— Взгляните! — Ливнев извлек папку, выложил на стол несколько листков, увеличительное стекло, пододвинул лампу. — Это некие образцы пальцевых отпечатков. Двое из них совпадают. Прошу, убедитесь сами!..
— Я не силен в дактилоскопии, — пробурчал Ревин, но за лупу взялся. Ливнев в нетерпении мерил шагами кабинет.
— Насколько я могу судить, эти! — Ревин отложил в сторону два листка.
— Дайте-ка я… Да! Совершенно верно! Рад, что мои выводы подтвердили именно вы …
— Выводы о чем? — Ревин устало потер переносицу. — Матвей Нилыч, может быть довольно ваших загадок? Я, признаться, сейчас несколько туго соображаю…
— Скажите, Евгений Александрович, а как поживают ваши родители? — ни с того ни с сего поинтересовался Ливнев.
— Мои родители умерли… — нахмурился Ревин. — Какое это имеет отношение?..
— Понимаете ли, в чем штука, — Ливнев присел на краешек стола, — давеча на балу к вам подходил с поздравлениями один благообразный старичок. Вы, верно, его и не запомнили?
— Нет, — пожал плечами Ревин.
— Понимаю, — покивал Ливнев. — Понимаю… Столько народу… И всяк почитает своим долгом быть представленным… Но не могли же вы, в самом деле, не узнать… собственного отца?
— Простите?..
— Да и он как-то не поспешил признавать в вас сына… Удивительно, правда?..
— Это какая-то ошибка…
— Нет никакой ошибки! — отрезал Ливнев. — Есть запись в метрической книге села Титово Псковской губернии. Вы ведь оттуда родом? Вот-с, извольте убедиться, об урожденном Ревине Евгении и его родителях: Аксинье Аркадьевне, умершей три года назад, и Александре Евграфовиче, ныне здравствующем… А кстати, знаете, отчего скончалась Аксинья Аркадьевна? Не перенесла весть о гибели сына!..
