Ревин очертил круг косвенных признаков, под кои, по его мнению, чужак непременно должен был подпадать. Во-первых, искать следовало человека небедного, крупного торговца, фабриканта, знатного вельможу. Проживающего в большом, промышленно развитом, богатом квалифицированной рабочей силой городе где-нибудь в Северной Америке или Западной Европе. И, наконец, этот самый господин должен иметь самое непосредственное отношение к науке. Или лично, или, что более вероятно, финансируя исследования. Йохан под видом молодого инженера устраивался к кому-нибудь в лабораторию или на завод и производил проверку. Сам Ревин на подобные вещи не отваживался: чужак знал его в лицо. "Как я его узнаю?" – недоумевал Йохан. "Чрезвычайно просто! – заверял Ревин. — По запаху!" Именно по этой причине роль инженера поручили играть Йохану с его невозможным обонянием, а не, скажем, более сведущему в технике Вортошу. "Но по запаху чего, пардон?" "Не спутаете". Йохан обнюхал все восточное побережье Соединенных Штатов и добрую часть Старого Света. И, надо сказать, пребывал не в восторге от своей деятельности, потому как инженеры, а тем паче ученые, пахли не всегда хорошо. Барон фон Зейкис имел широкие интересы в ювелирном деле, на судостроительных верфях, а также долю прибыли в недавно прорытом канале к Северному морю. А в последнее время еще снискал себе славу мецената, широко финансируя разнообразные научные изыскания и выкупая всевозможные патенты. Случай едва ли не идеальный. Но смутное чутье отчего-то подсказывало Йохану, что искать здесь нечего…
— Мистер, э-э, Йохансон! Вы приняты, поздравляю! — с порога заявил возвратившийся Валленштайн.
— Но позвольте, мы даже не обговорили условия…
— Условия вас приятно удивят. Обсудите их с секретарем, — отрезал Валленштайн.
— Жить будете здесь же, все необходимое вам предоставят. Работать станете под моим непосредственным началом… Пока дам вам пару помощников, пожалуй. Потом посмотрим. Да! — Валленштайн тряхнул пачкой чертежей. — Барон фон Зейкис намерен выкупить у вас это. Даже невзирая на неоформленный патент…
Йохан дернул носом. Что-то едва уловимое, на пороге чувствительности коснулось его обоняния. Что-то странное, похожее на химический растворитель, прелый конский навоз и запах грозы одновременно.
— Удивлены?
Йохан рассеянно кивнул. Странный запах исходил… от чертежей. Кто-то брал их в руки…
— Можете приступать немедленно.
— Мне нужно забрать вещи, — Йохан пытался собраться с мыслями.
— Как угодно…
Фабрика Зейкиса занимала целый квартал Амстердама и представляла собой, по сути, остров, окруженный со всех сторон судоходными каналами, остров, связанный с внешним миром лишь несколькими выгнутыми, как спины испуганных кошек, мостами. Здесь располагался цех огранки драгоценных камней, апартаменты самого барона с баронессой, помещения для рабочих и хозяйственные постройки. Денно и нощно по покатым пандусам причалов таскали разнообразные грузы, подвозимые по воде на пузатых ботах. Фабрика имела собственную паровую электростанцию на угле, мощности которой хватало даже на освещение набережной дуговыми фонарями. Судя по всему, дела у барона шли весьма неплохо. Но все эти внешние признаки благополучия померкли в тот момент, когда Йохан увидал располагавшуюся здесь же лабораторию: огромные залы, заставленные невозможным оборудованием. Невозможным, в первую очередь, по стоимости: чудовищных размеров индукционные катушки, паровые динамо-машины, мили проводов золотого и серебряного сечения, опытный образец турбины, работающей на топливе из нефти. На деле фон Зейкис оказался не просто состоятельным человеком, он был сказочно богат. На одно только содержание всего этого парада буйнодействия ежедневно спускалось целое состояние. Складывалось впечатление, что здесь занимаются всем, от химических реакций до опытов с электричеством. Под научные лаборатории отводилось едва ли не три четверти имеющихся площадей В то время как ювелирный цех, похоже, размещался лишь для отвода глаз. К экономии Йохан имел отношение опосредованное, но даже он не мог не отметить, что коммерсанты в прикладные-то разработки вкладывались, только если в скорой перспективе маячили барыши, а от финансирования фундаментальных исследований, непонятно чего и когда обещающих, открещивались, как поп от махорки. Было что-то маниакально-нездоровое в разбрасывании на все подряд суммами, стремящимися составить бюджет небольшого государства. Йохану предоставили под жилье отельную комнату, вполне приличную, полный пансион, бывший, учитывая особенности пищеварения новоявленного инженера, лишь обременением, и, действительно, очень неплохое жалование. Йохан занял отгороженный угол в одной из зал и вместе с двумя помощниками приступил к работе над действующим прототипом электродвигателя переменного тока, чертежи которого так заинтересовали барона. В случае успеха Йохану обещали процент в деле и премиальные такого размера, что он на минуту пожалел, что стал врачом. Йохан с рвением развил кипучую деятельность, ни на секунду, впрочем, не сомневаясь в том, что ему проще вывернуться наизнанку, чем построить какой-бы то ни было двигатель. Фон Зейкис частенько являл свое присутствие в лабораторных корпусах. Его светлый обрамляющий лысинку венчик то и дело мелькал в различных местах впереди сопровождающей свиты. Вскоре аудиенции удостоился и Йохан. Барон скупо отрекомендовался, протянув ладонью вниз маленькую пухлую руку, и удостоил молодого инженера подобия благожелательной улыбки. На этом, впрочем, любезности кончились и Йохану пришлось изрядно попотеть, излагая суть предложенной им конструкции. Барон цеплялся за каждый аспект, выказывая поразительное владение специфичными деталями. Поразительное не только для человека его образа жизни, но даже для дипломированного специалиста. Фон Зейкис, однако, остался удовлетворен короткой беседой, непреминув отметить вслух крайнюю степень волнения молодого инженера. А волноваться было от чего. Барон благоухал красильней, конюшней и воздухом после грозы…
Владелец каретного двора Густав Грюнвальд выглядел крайне озадаченным. Не спасала даже любимая трубка, всегда помогавшая сосредоточиться. Он-то наивно думал, что к своим пятидесяти годам и седой бороде научился-таки разбираться в людях. Но сидящий напротив гость на жуткой смеси английского и немецкого убеждал в обратном.
— Подождите, — в который раз начинал Грюнвальд, теребя расшитый бисером кисет, — мистер… Э-э…
— Вортош, — вздыхая, подсказывал Вортош.
— Да. Значит, вы предлагаете купить у вас карету за тысячу гульденов, так?
— Так.
— С тем, чтобы впоследствии я ее продал за восемь тысяч гульденов?
— Верно.
— И еще вы обещаете мне заплатить столько же сверху…
— Если условия сделки останутся между нами, — Вортош склонил голову.
— Но в чем ваша выгода?
— Она есть, уверяю. Для вас никакого риска. Получите свои пятнадцать тысяч, если все сделаете, как надо.
— Пятнадцать тысяч – хорошие деньги, — соглашался Грюнвальд, выпуская облачко дыма. И в бесчисленный раз стараясь понять, в чем подвох. Карета действительно хорошая. На мягком ходу, салон убран французским гобеленом и красным деревом, диваны новые, не продавленные, есть откидной столик, керосиновые лампы, зеркало венецианского стекла… Тяжеловатым только показался мастеру экипаж, да то не беда. Четверик-то помчит его со свистом. Восемь не восемь, но тысяч за шесть оторвут с руками.
