У телефона отец просиживал часами. Его небольшая, плотная фигура застывала в напряженной позе, вся выражая ожидание, предвкушение, надежду. Звонок, который так много значил для него, для собеседника обычно был всего лишь пустой формальностью.
Время от времени я говорил отцу, что телефон звонил, пока его не было.
— И ты не подошел?
— Там уже повесили трубку.
— На автоответчике никаких сообщений.
— Наверное, перезвонят.
На полках в кабинете отца теснились строгие матерчатые корешки книг с труднопроизносимыми названиями, казавшимися мне тогда непостижимо загадочными. Теперь я могу понять, что объединяло все эти разнородные тома. Это была библиотека человека, стремившегося понять, осознать, алгоритмизировать мир — весь, целиком. Отца интересовали философские концепции, модели, своды норм и правил, вплоть до подробных наставлений, как жить и что делать. Религии — традиционные и новомодные, книги типа «Вложи три тысячи — заработай полмиллиона!» (а потом еще десять), «Преодолей свои слабости!» (и самого себя заодно), «Познай свой характер» (что мешает тебе в жизни?). Высшая математика и технические справочники, монографии по узкоспециальным вопросам в серых обложках — и тут же броские заголовки ярко-алыми буквами, пестрящие восклицательными знаками, начинающиеся с «Самый!..», «Лучший!..», обещающие исполнение всех планов и полную самореализацию. Руководства по обращению с собственным «я» — починка и восстановление в домашних условиях, доводка напильником, разборка на части, модификация и апгрейд. Полезные советы и готовые решения.
Когда ждать у телефона было уже невмоготу, отец шел в свою комнату, переодевался и спускался в гараж. Я, выждав пару минут, отправлялся следом. Он возился с чем-нибудь, а я стоял рядом и смотрел. Если дело не ладилось, отец отправлялся в хозмаг неподалеку и иногда надолго застревал там. Я дожидался его, стуча об пол полуспущенным баскетбольным мячом. Когда у него все-таки получалось, он, сияя от счастья, подробно объяснял мне весь процесс, от начала до конца. Ему доставляло огромное удовольствие рассказывать, наперед зная, как и что, а я старался расспросить его про каждую мелочь. Когда вопросы уже не придумывались и разговор иссякал, мы шли в дом, мыли руки и плюхались на диван перед телевизором.
— Пап, а что мы такое смотрим? — спрашивал я.
Отец пожимал плечами.
— Новости с другой планеты, по-моему.
В блаженной усталости мы бездумно пялились на экран, не говоря ни слова. Мама приносила арбузные кубики на шпажках и садилась с нами. Кубики исходили во рту холодным соком.
— Как у тебя в школе? — спрашивал отец.
— Нормально вроде.
— А поподробней?
Я рассказывал поподробней, потом мы опять замолкали. Отец откидывался назад и, закрыв глаза, улыбался.
— А как ты думаешь… — начинал он и вдруг замолкал.
— Пап?
Мам поднимала ладонь ко рту и беззвучно проговаривала:
— Спит.
Отец вдруг всхрапывал, просыпаясь:
— А?
— Ты что-то хотел сказать.
— Правда? — Он смущенно усмехался. — Я, кажется, задремал.
— Можно спросить кое-что?
— Конечно, спрашивай.
«Папа, если ты вдруг пропадешь, что мне делать, где тебя искать?» — вот о чем надо было спросить, и еще много всего, еще целую кучу всего. Нужно было спрашивать, пока была такая возможность. Но я ее упустил. Да и отец к тому времени уже снова заснул. Во сне он улыбался. Надеюсь, он видел что-то приятное.
7
Приходит сообщение от моего менеджера, Фила. Мы с ним неплохо ладим. Фил — старая, третья версия майкрософтовского «Мистер Мелкий Босс». Я безумно благодарен тому парню, кто выставил у него «Стиль —> Пассивно-агрессивный» на минимум. Единственная мелочь, которая меня немного достает — Фил думает, что он настоящий. Он любит поговорить о спорте и все время подкалывает меня насчет какой-то красотки из диспетчерской, хоть я и напоминаю ему каждый раз, что в глаза ее не видел.
Голограмма Фила появляется внутри капсулы, и получается, что он как будто сидит у меня на коленях.
ПРИВЕТ, ПАРНИЩЕ. КАК ОНО?
ПРИВЕТ, ФИЛ. ВСЕ ОК. ТЫ КАК?
БЕЗ ИЗМЕНЕНИЙ. ВСЕ РУГАЕМСЯ С ЖЕНОЙ ИЗ-ЗА ВЫПИВКИ. НУ, ТЫ ЗНАЕШЬ НАШИ ЗАМОРОЧКИ.
У Фила жена и двое воображаемых детей. Жена, правда, настоящая — одна табличная программа, очень хорошая. В смысле, милая. Всегда напоминает мне по электронке, чтобы я не забыл поздравить Фила с днем рождения — вымышленным, конечно. Она в курсе, что оба они компьютерный софт, но ему не говорит. Ну и у меня язык не поворачивается — то есть рука не поднимается.
У ТЕБЯ КО МНЕ ДЕЛО, ФИЛ?
АГА, ТОЧНЯК. ХОРОШ ТРЕПАТЬСЯ;-) (ДРУЖЕСКИЙ ТЫЧОК В ПЛЕЧО). НЕ ЗНАЮ, КОРОЧЕ, КАК ТЕБЕ СКАЗАТЬ (ОЗАБОЧЕННЫЙ СМАЙЛИК). В ОБЩЕМ, ТВОЕЙ МАЛЫШКЕ ПОРА НА ТЕХСТАНЦИЮ. СЕЧЕШЬ?
С НЕЙ ВСЕ НОРМАЛЬНО.
МИВВИ издает какие-то протестующие звуки — мол, ничего подобного, но я отрубаю ей аудиоконтроллер. Ее лицо возмущенно смотрит на меня с экрана.
КОНЕЧНО, ДРУЖИЩЕ. Я ПОНИМАЮ.
ЗНАЧИТ, ПОРЯДОК, ФИЛ? НИЧЕГО НЕ НАДО?
Ну давай, Фил, скажи, что не нужно нам на ТО. Я глажу голограмму по голове. Ну будь ты человеком.
ЧУВАК, ТЫ ЗНАЕШЬ, Я ЗА ТЕБЯ, НО ВРЕМЯ ПОДОШЛО, ТАК ЧТО Я НУ ПРЯМО НЕ ЗНАЮ, А, ЧУВАК?
Да уж. Десять лет я игрался с временным переключателем, и именно тогда, когда он решил, наконец, накрыться, нужно вставать на плановую проверку. Если я его не починю, и это всплывет, меня выгонят с работы.
ЛАДНО, ФИЛ, ВСЕ НОРМАЛЬНО. Я БУДУ. У ТЕБЯ ВСЕ?
ЭЙ, НУ ХОРОШ ТЕБЕ. ДАВАЙ БЕЗ ОБИД, ЛАДНО? ВСЕ ПУЧКОМ? БУДЕШЬ В ГОРОДЕ, ЗАХОДИ С ПИВКОМ. ИДЕТ? С ПИВКОМ. ЗАХОДИ, С ПИВКОМ. ПИВКОМ. ПИВКОМ. ПИВКОМ. ПИВКОМ.
Фил иногда подвисает прямо посреди разговора. Систему рано или поздно обновят, и Фила не станет. Думаю, мне будет не хватать его болтовни, хотя без нее можно обойтись, конечно.
8
Снова вызов. Вбиваю координаты и оказываюсь в оклендском Чайна-тауне, на кухне небольшой квартиры. Время — где-то шестидесятые-семидесятые. На плите побулькивает рагу из бычьих хвостов, густой, насыщенный аромат тушеного мяса наполняет кухню, окутывает все вязким облаком, плотной завесой утреннего тумана над морем.
В гостиной нахожу девушку немного моложе себя самого, лет двадцати пяти — двадцати шести. Она стоит на коленях возле пожилой женщины, лежащей на диване. Та застыла в неестественной позе: ноги спущены на пол, левая рука упала, рот безвольно приоткрыт. В глазах, смотрящих в потолок — или на что-то выше его, над потолком, — ясное осознание неотвратимого.
— Она не знает, что вы здесь, — говорю я девушке.
