Решив воспользоваться Тропой мертвых, он пошел на страшный риск, заплатил за это годами жизни и мог запросто проиграть опасную игру, ибо кому в иной Реальности нужен дряхлый, ничего не имеющий и ничего не умеющий старик? Причем если первый переход, совершенный с помощью излучаемой не остывшими еще мертвецами энергии, переход самый простой и наиболее доступный, за что путь этот и получил название Тропы мертвецов, был сравнительно безопасным, то, попытавшись воспользоваться Тропой второй раз, он явно переоценил возможности избранницы Богини. Если бы ему еще не пришлось потратить столько энергии даpa на исцеление этого воина… Хотя не оживи он отравившегося предназначенным ему самому вином мятежника, Тайлар не задумываясь бы прикончил его на месте. Как бы то ни было, риск был предельно велик, недаром все свитки, содержавшие сведения о Тропе, в один голос предупреждали о связанных с ней опасностях. И если, образно говоря, энергия мертвецов была подобна сильному ровному ветру, надувавшему парус, и обладала способностью нести мага туда и так далеко, как тому требовалось, — через Врата Миров, разумеется, — то энергия избранницы Богини напоминала кратковременный порыв урагана, управлять которым весьма непросто.
То есть настоящий маг, наверно, легко справился бы с этой задачей, и ему не пришлось бы делать привала у Врат Миров. Именно потому избранницы Богини — явление для Саккарема не такое уж уникальное, их просто не всегда вовремя распознавали — использовались для подобных целей крайне редко. К тому же саккаремский люд высоко чтил носительниц дара: пророчиц, предсказательниц, исцелительниц и утешительниц — и старательно оберегал от посягательств. Маги же не только ценили их как помощниц, но и твердо знали, что переход по Тропе мертвых может стоить избраннице Богини жизни. Если даже этого не произойдет, сила их дара после такого путешествия идет на убыль, а то и невозвратимо исчезает. Впрочем, от Ниилит ему многого и не требуется — пусть только отыщет и откроет сундук Аситаха, а затем хоть в могилу ложится.
Проклятый туман опять зашевелился, и Азерги снова прикрыл глаза отнятыми было от лица ладонями. Вот и еще одно доказательство, что он не настоящий маг, — ему страшно. Страшно смотреть на иные Реальности, иную Жизнь, на тварей, порожденных горячечным бредом фанатиков. Азерги не любил думать о своем несовершенстве, но порой мысли эти были полезны. Представлять истинное место в этом — то есть в том, настоящем мире — большинству людей очень и очень не хочется, но временами бывает полезно и даже необходимо. Сам он только благодаря четкому пониманию, осознанию того, что от рождения к занятиям магией особых способностей не имеет, и сумел стать тем, кем стал.
Он не был магом-созидателем. Он не составил ни одного нового снадобья, не открыл ни единой новой формулы заклинаний, но подобно скупцу собирал и накапливал все знания и умения, которые оказались ему доступны. Он не мог импровизировать, умел только повторять то, что было уже открыто, испытано, апробировано и применено предшественниками; потому-то сундук Аситаха был ему совершенно необходим. Скверно лишь, что действовал он в поисках отмычки для этого сундука крайне неловко, раз сумел привлечь к себе внимание Гистунгура. А уж тот среагировал мгновенно, и надо думать, попыткой убить избранницу Богини дело не ограничится. Кстати, об ограниченности. Именно сознание скудости, ограниченности своих способностей и подсказало ему, что он мало чего добьется в жизни, если будет из пустого тщеславия годами торчать вместе с другими бездарями в лабораториях Толми. Ему надо было искать свой путь наверх. И он нашел его, поднялся и почти достиг заветной вершины. Если бы только эта девчонка очнулась…
— Ага! — торжествующе пробормотал маг, почувствовав, что Ниилит пытается повернуть голову. Поднялся, держа девушку на руках, и тут же ощутил приступ удушья. И понял, что причина вовсе не в том, что, превратившись за полночи в старика, сильно ослабел. Не в том даже, что слишком долго пробыл на Тропе, стараясь учуять из Междумирья исходящее от девушки сияние дара Богини — оно-то как раз было подобно маяку для того, кто хоть чуточку смыслил в магии. Причина в другом — именно отсутствие воздуха и являлось тем ограничением, которое не позволяло кому бы то ни было задерживаться надолго у Врат Миров.
— Вставай! Вставай и обопрись на меня, иначе нам никогда не выбраться отсюда! — резко приказал он опустившейся к его ногам девушке. — Ну же, скорее!
Он встряхнул ее, как пустой мешок, и потащил к Храму Многоликого.
— О Богиня! Это опять ты… — вырвался из уст Ниилит слабый стон.
— Я, я! Живее, пока я не изрезал тебя на куски, не утопил, не сжег и не выпустил из тебя по капле всю кровь! — яростно хрипя, ответствовал маг. — Вперед! Быстрее! Ну же!
Пошатываясь, девушка начала подниматься по пологим истертым ступеням, а маг толкал, тащил, тянул и подпихивал ее в глубину огромного зала, где на ослепительно белом, словно только вчера выложенном пятиугольными плитами полу сияла изумрудно-зеленым светом разлапистая многолучевая звезда.
20
В Малом тронном зале стояла напряженная тишина. Советники шада с тревогой ждали, когда секретарь Менучера огласит, ради чего венценосный собрал их этим вечером и кто ныне станет жертвой гнева солнцеподобного. После отъезда Мария Лаура, Дильбэр и возглавлявшего посольство Азерги Менучер принялся лютовать как никогда прежде. «Золотые» похватали всех слуг мага и всех его помощников, включая Фарафангала. Злодеяния, вменяемые им в вину, еще не были оглашены, а посему каждый из присутствующих чувствовал, что и его может коснуться немилость шада. Вот уже несколько лет из дворцовых застенков никого не выпускали, а если кто и выходил, то лишь затем, чтобы быть подвергнутым мучительной публичной казни. Доказать свою невиновность, будучи взятым под стражу, не удавалось пока никому, и советники шада затаили дыхание, заметив, что секретарь развернул лежащие перед ним на низком столике бумаги.
— С позволения солнцеподобного правителя счастливого Саккарема, довожу до вашего сведения, что венценосный шад созвал вас для обсуждения и пресечения злоупотреблений, допущенных придворным магом и советником Азерги, — начал нараспев секретарь медоточивым голосом. — Выявленные после допроса его слуг и помощников злокозненные действия Азерги, направленные на подрыв величия венценосного шада, сеяние смуты в счастливом Саккареме и…
Восседавшие на шелковых подушках придворные заерзали и начали переглядываться. Полторы дюжины знатных вельмож — люди великого государственного ума — ожидали чего-то подобного, но не так скоро. Не поторопился ли солнцеподобный? Стоило ли выносить обвинение первому советнику и хватать его людей, пока сам Азерги надежно не упрятан в дворцовые подвалы? Сбежит ведь мерзавец, а с кого потом венценосный спросит? А ведь спросит, непременно спросит!
Кое-кто затаил дыхание от ужаса, ибо опасался Азерги несравнимо больше самого Менучера. Кое-кто вздохнул с облегчением, полагая, что время произвола, творимого шадом по наущению зловредного мага, наконец кончилось. У самых проницательных похолодело внутри — Азерги, безусловно, был злом и разором для Саккарема, но зло это было достаточно разумным и последовательным, чтобы к нему можно было приспособиться и научиться избегать. Чрезмерная подозрительность и порывистость Менучера делали его поступки столь непредсказуемыми, что, недолюбливая мага, все же приходилось признать — Азерги являлся хотя бы какой-то уздой для норовистого шада, и если ее не станет, кровожадный юнец рано или поздно сволочет на дыбу всех.
