Когда надежды на то, что взявший Хаккари в жены Канахар сохранит верность своим союзникам, рассеялись, Тамган провел не одну бессонную ночь, измышляя, как уберечь свое племя, и в конце концов у него сложился крайне рискованный и жестокий план. В основу его легло знакомство с Гордамирой, сына которой он только что представил старейшинам.
Приехав накануне свадьбы Хаккари в Соколиное гнездо, Тамган загляделся на могучую, широкобедрую сегванку, привлекшую его внимание, несмотря на измазанное копотью лицо и замызганные лохмотья, прикрывавшие ее ладное, крупное тело.
— Большая женщина, не всякий жеребец такую свезет! — щелкнув языком, ответствовал он на вопрос кунса, чем заинтересовала его эта неопрятная баба.
— Чем крупнее собака, тем больше блох! — промолвил с брезгливой ухмылкой Канахар. — Эта женщина никогда не садилась на коня, зато сама не откажет ни одному ездоку.
— Так уж ни одному и не откажет? — усомнился нанг, углядев некоторое несоответствие между словами кунса и гордо и горько сжатыми губами женщины.
— Сам удостоверишься, — бросил Канахар.
Смысл этих слов дошел до Тамгана только ночью, когда Гордамира вошла в отведенную ему комнату и, ни слова не говоря, скинула с себя грязные лохмотья. Сильное, молочно-белое тело ее казалось светящимся в темноте. Оно манило нанга, как влечет пчелу источающий медовые ароматы цветок, покорно потупленные глаза подтверждали ее готовность услужить гостю Канахара, как тот пожелает, однако губы…
Эти-то гордо и горько поджатые губы и подвигли тогда нанга кокуров проявить присущую ему осмотрительность. И прежде чем возлечь с присланной хозяином замка женщиной, он решил напоить ее вином и как следует порасспросить. Узнав. историю ночной гостьи, Тамган отказался от близости с ней, за что потом неоднократно хвалил себя, чего делать в общем-то был неприучен…
Гордамира, вместе со своим двенадцатилетним сыном, была захвачена Лодобором во время одного из набегов на земли соседнего кунса. Муж ее был убит на пороге собственного дома, сама же Гордамира, ввиду своей привлекательности, не изнасилована и не прирезана на месте, а доставлена Канахару в качестве ценного трофея. Лодобор искренне желал угодить своему хозяину и, конечно, не мог предполагать, что строптивая женщина, вместо того чтобы ублажить Канахара, попытается проломить ему голову тяжелым табуретом. Не привыкший к подобным выходкам, куне велел сечь Фурзола плетьми до тех пор, пока мать его не сделается покладистой и не насытит своим телом всех обитателей Соколиного гнезда.
Возможно, именно эта история, особенно же невысказанное, но явно ставшее целью жизни намерение Гордамиры когда-нибудь сполна расплатиться со своими мучителями, и подсказала Тамгану, что признаниями в любви он добьется от Тайтэки несравнимо большего, чем угрозами. И уже совершенно точно, давняя эта встреча с рабыней-сегванкой послужила краеугольным камнем плана, о котором он поведал ныне старейшинам родов.
— Гордамира прислала своего сына сообщить нам, что яд, изготовленный Мерлиб из желтого жасмина и своевременно переданный ей, высыпан в бочки с пивом. А пиво это уже к ночи будет выпито сегванскими воинами, созванными кунсом в Соколиное гнездо, дабы оттуда вести их к нашему селению. Если мы немедленно отправимся в путь, то к полуночи будем у замка Канахара, где нас никто не ждет. До восхода солнца у нас останется достаточно времени, чтобы перебить тех, кому не по нраву пришлось пиво из Канахаровых бочек. Мы завладеем всеми запасами Соколиного гнезда, сегванскими женщинами и прекрасным замком, в котором нам не нужно будет страшиться набегов хамбасов…
— А наш поселок? Неужто ты хочешь оставить наших женщин-беззащитными? — вопросил кто-то из старейшин.
— Пусть собирают все, что сумеют погрузить на повозки, и отправляются следом за нами.
Разумеется, старикам надобно было поорать и поспорить, однако Тамган не зря целых полдня продержал их в своем шатре. Не зря после кумыса пустил по кругу бурдюк с архой. Не зря велел нукерам, едва зажжен будет сигнальный костер, обойти селение и посадить всех мужчин на коней, которых перепуганные старцы хотели отогнать на дальние выпасы. На самом-то деле посланные им люди должны были передать табунщикам и пастухам строжайший приказ: завидев дым сигнального костра, не мешкая гнать лошадей, овец и коров к поселку. С сегванами они этой ночью покончат, но есть ведь еще хамбасы, и надобно, чтобы к их появлению здесь не осталось ни людей, ни скотины. Придется им тогда, несолоно хлебавши, откочевывать на юг, а уж суждено ли будет вернуться весной из Вечной Степи, нет ли — это как Великому Духу и Богам Покровителям заблагорассудится…
Прислушиваясь вполуха к перебранке, затеянной утратившими свою хваленую невозмутимость старейшинами, отвечая на вопросы и отругиваясь, Тамган в последний раз обдумывал, все ли он предусмотрел. Когда в шатер войдет Джангай и доложит, что мужчины в седлах, медлить и исправлять упущения будет уже недосуг. Старейшины, как бы ни ругались и ни спорили между собой, одобрят поход на сегванов, деться им некуда. Колокольца Хайканова бубна уже заливаются на площади, еще немного, и понесется лавина всадников к Соколиному гнезду, и тогда уже поздно станет ругать себя за… Сын! Вот оно! Сына он здесь без своего пригляда не оставит!
В глубине души Тамган допускал, что снедаемый жаждой мщения Фукукан, узнав от посланного кунсом гонца о побеге Хаккари из замка, не станет ждать условленного срока и нападет на селение кокуров немедленно. Посвящая старейшин в свой план, он умолчал о неизбежном риске потерять некоторое количество скота, лошадей и женщин. Это вызвало бы ненужные споры, заведомо бесполезные, поскольку каждый воин понадобится ему при взятии Соколиного гнезда — всех сегванов Гордамире не перетравить и уцелевшие будут драться до последнего издыхания Да, нанг был готов к тому, что хамбасам удастся кое-чем поживиться, если нападут они на покидающие поселок телеги, но подвергать опасности своего единственного сына он не собирался…
— Фурзол! Позови сюда Хайкана. Ты узнаешь его по синему халату и бубну. Он нужен мне немедленно!
Сын Гордамиры кивнул и выскользнул из шатра. Интересно, понимает ли он, через что пришлось пройти его матери, чтобы спасти ему жизнь? И если понимает, то как может жить с таким грузом на сердце? Впрочем, с чего он взял, что сердце парня еще не превратилось в ядовитый сгусток ненависти?
Тамган ощутил сосущую пустоту под ложечкой и подумал, что, наверно, только из таких, как Фурзол, и могут вырастать люди, подобные Гурцате Великому или Энеруги Хурманчаку. Заметив вошедшего в шатер Хайкана, нанг сделал ему знак подойти поближе, досадуя на собственную непредусмотрительность. А все Хаккари! Не надумай она бежать из замка, можно было бы не опасаться, что хамбасы нападут на поселок раньше оговоренного с Канахаром срока! Вот уж называется удружила сестричка! А ведь мог, должен был предвидеть, что примчится она сюда сломя голову!..
* * *
— Что случилось? Хамбасы напали на поселок? Сег-ваны лезут через частокол? — Кари терла кулачками глаза, напряженно прислушиваясь к вою рогов, пронзительному свисту дудок, лаю собак, ржанью коней, звяканью стремян и оружия. Возбужденные крики и звон колькольцев шаманского бубна наполняли сердце тревогой, а тут еще детская разноголосица, женский визг и ругань. — Тайтэки, где мой брат держит оружие? Где лук, стрелы, мечи — хотя бы что-нибудь?!
