Причем, надо отметить, что сей демон, невзирая на свое могущество и свирепость, не причиняет вреда людям и даже предметам без приказа мага. Вот, кстати, и заклинание для его вызова. – Кот набрал в легкие воздуха, собираясь начать распевное чтение.
– Постой, что ты делаешь? – возбужденно окликнул его Алекс.
– Мне всегда было интересно узнать, насколько действенны эти заклинания. То есть, я, конечно, знаю, что каждое волшебство имеет научное объяснение и никакой такой магии в природе не существует. Но, может быть, демон этого не знает?
Впрочем, да, Командор, ты прав: сперва надо нарисовать пентаграмму, защитные круги, эту самую печать. – Он начал оглядываться в поисках того, чем можно рисовать на земляном полу упомянутые геометрические фигуры. – Кстати, а это что? – промолвил дон Котофан, поднимая из-под лавки предмет, который, как мне показалось, граф де Монсени попросту в спешке обронил, не заметив. Но в тот миг, когда я увидел, что было зажато в когтистой лапе премудрого кота, мне захотелось усесться прямо на пол и завыть от отчаяния.
Если мгновение назад я лишь не понимал, что происходит, и с недоверием слушал разговоры чужестранцев, то сейчас мир вдруг перевернулся и стал настолько ясным, что уж лучше бы я продолжал теряться в догадках. Мурзик держал в лапе с отрочества знакомый мне кожаный оберег с гуральскими письменами. Оберег, подаренный нянюшкой своему любимцу Ожье, охраняющий хозяина от дикого зверя и свирепого волколака. То есть, строго говоря, от меня!
Тогда в лесу, у ограды временного охотничьего лагеря, я обратил внимание, что талисмана нет больше на растерзанной груди молодого господина. И не просто обратил, а рассказал об этой странности хозяину Монсени. Тот лишь пожал плечами, говоря, что я должен молчать об этом и негоже доброму христианину верить в амулеты и талисманы. Может, и негоже, но если оберег действует, чего уж не верить? К примеру, крестоносцы, хоть и нашивают знак веры христовой, а доспехи в бой надеть не забывают. И тут вдруг – на тебе: подарок нянюшки каким-то образом в руках его сиятельства, да еще здесь, в старательно устроенном мною логове лесной ведьмы.
– Это что ж такое? – внимательно разглядывал находку профессор.
– Талисман, – с трудом выдавил я. – От волков-оборотней. На нем гуральские письмена.
Похоже, это замечание вызвало живой интерес у маркиза, и он тоже вперил глаза в амулет.
– Действительно, кириллица. Какое-то заклинание, не особо понимаю. Что-то вроде «мой Дух – твой Дух, да не встанет кровь на кровь».
Я проникся уважением к Алексу. Еще бы: прежде эти значки казались мне похожими на буквы, но вместе с тем лишенными всякого смысла. Оказывается, нет. И этот смысл в одно мгновение смог уловить человек, вначале показавшийся мне обычным воякой не слишком глубокого ума.
– Как странно, – удивился кот. – Отчего вдруг де Монсени выбросил талисман, защищающий его от зверя, истребляющего савойский род? И эта книга – как я уже говорил, первый латинский перевод…
– Кажется, я знаю, отчего, – принимая находку из кошачьих лап и разглядывая изменения, внесенные графом в картину ведьмина притона, задумчиво промолвил маркиз де Караба. – По плану мессира Констана завтра на охоте герцог Савойский должен умереть. Лично у меня это не вызывает сомнения. Конечно, начнутся поиски, и, скорее всего, сам граф приведет людей сюда. А тут все готово для заклинаний. Вернее, не так. Все говорит о том, что заклинания были произнесены.
– Не все, – со знанием дела запротестовал кот. – Если бы свечи горели здесь, следы были бы не только на шандале, но и на столешнице.
– Это неважно, – отмахнулся Алекс. – Кто там будет присматриваться? Мы с Рене, по замыслу графа, к тому времени отправимся к праотцам, говорящий кот – в лапы инквизиции.
– А гуральская принцесса, – напомнил котабальеро, – останется дожидаться гонца с родины. Я совсем не уверен, Алекс, что при жене, пребывающей в сонном оцепенении, Монсени будет терпеливо ждать. Тем более, он практически уверен, что Алина такая же принцесса, как я – геральдический лев. А тут еще гуральский след отыскался бы, – он указал на оберег, затем содрогнулся, пошел мелкой дрожью от ушей до кончиков хвоста и завопил: – Чего мы ждем? Алина в опасности! Монсени отправился в замок! В погоню!
Пока лакеи вытаскивали госпожу Сильвию во двор, брат Анжело с кадилом наперевес бросился в бой, стремясь оградить замок от адской скверны и происков злых духов. Однако простому капеллану управиться с епископом, особенно зловонным, было не под силу. Не щадя себя, он окуривал ладаном помещение за помещением, но смрадный дух не желал сдаваться.
– Тут бы дезодорант, – сочувствуя святому отцу, вздохнула Алина. – Освежитель воздуха.
Но фра Анжело, ничегошеньки не ведавший о дезодорантах, с отчаянной решимостью превращал замок в зону ладанного задымления. Между тем уставшие, набегавшиеся слуги, понимая, что теперь, когда все необходимое сделано, все решает лишь время, один за другим начали подыскивать места для ночлега прямо во дворе или в хозяйственных службах.
Алина вместе с госпожой Сильвией и двумя ее камеристками нашли приют в домовом храме замка, временами с ложной скромностью именуемом часовней. Должно быть, церковные мыши и тут успели лишь к шапочному разбору. Во всяком случае, здесь было чем дышать. Найдя уединенное место, гуральская принцесса аккуратно сгрузила кошку на лавку и, достав из-за корсажа прихваченный на всякий случай выкидной нож, аккуратно подпорола расшитую цветными шелками подушку. Тонкие пальцы ее углубились в лебяжий пух и нащупали плотную и довольно толстую пачку, завернутую в пергамент.
Когда мы очутились на Базе, Алина клялась, что вовсе не собиралась читать чужую переписку, и вообще считает это делом глубоко неприличным. Но поскольку в свертке оказались еще какие-то документы, она начала изучать их, а затем уже, в поисках объяснений и ответов на возникшие у нее вопросы, была вынуждена углубиться в личные письма. К тому же, по правде сказать, переписка оказалась не вполне личной.
Картина, открывшаяся ее внутреннему взору, местами была столь банальна, что легко списывалась на обычные семейные дрязги. Когда бы не странные последствия, о них вовсе незачем бы упоминать. Как говорит Алекс, не стоит выносить сор из избы, а из замка – так и подавно. Вкратце, дело обстояло так.
Род Монсени, хоть и был кровной родней основателю Савойской династии, не отличался особым богатством. Во всяком случае, до той поры, пока старый граф – отец Констана и Ожье, красавец, храбрый воин и победитель многих рыцарских турниров, не вздумал жениться.
Тогда-то ему и повезло встретить внучку Мари де Монфор, урожденной де Ретц. На одном из турниров он объявил ее королевой Любви и Красоты, а еще через несколько месяцев стал мужем богатой наследницы. Он и сам был не беден, но вскоре после переезда молодой жены в Савойю золото просто полилось рекой на молодоженов.
Случилось это вскоре после того, как вслед за дочерью сюда переселилась и ее гран маман, вновь ставшая вдовою. А через некоторое время после этого знаменательного события во Франции начался поголовный мор в семействах Монфор и Монморанси. Здесь, в подушке, находился с десяток писем от нотариусов, недвусмысленно объявлявших, что последняя воля покойного – облагодетельствовать молодую графиню, приходившуюся почившему в бозе вельможе довольно отдаленной родственницей.
