— Любуюсь и дивлюсь! — искренне подтвердил Эврих. — Клянусь сандалиями Прекраснейшей, дворец аррантского Царя-Солнца мог бы уместиться на единственной террасе этих исполинских садов!
— Вай-ваг! Ты не безнадежен, если способен признавать чужое превосходство и преклоняться перед созданным теми, кто является исконным врагом твоего народа. — Шарван торжественно рыгнул и, сдернув с плеча внушительных размеров калебасу, протянул ее арранту. — Промочи горло. Путь нам предстоит неблизкий, но зато, взглянув на Мванааке с Верхней дороги, ты сумеешь по достоинству оценить город, коему суждено стать столицей мира.
Эврих сделал на пробу маленький глоток — слабое, чуть кисловатое пальмовое вино хорошо утоляло жажду, но Шарвану надобно было выпить его по меньшей мере полбочонка, чтобы прийти в столь благодушное настроение. Или же он подзаправился перед дальней дорогой чем-то более забористым.
После арранта высушенная и выдолбленная тыква с вином перешла к зузбарам, потом к приведшим арбы возницам, и все шестеро взялись за погрузку тюков, а капитан «Верволики» продолжал восхваления «лучшего из городов четырех континентов и, конечно же, всех прочих задворок мира, именуемых Сегванскими островами, архипелагами Путаюма и Меорэ».
Слушая высокопарные рассуждения бравого шкипера, Эврих не мог надивиться тому, как вполне разумный человек способен нести подобную околесицу. Неужели он и впрямь верил тому, что Мванааке когда-либо станет «столицей мира»? И неужто никогда не задумывался, что оборотной стороной величия и роскоши императорских садов должна быть чья-то нищета, непосильный, сводящий в могилу труд и полнейшее бесправие? Об этом на какое-то время мог забыть потрясенный дивным зрелищем чужеземец, но никак не коренной обитатель Мванааке, хоть раз в жизни да задумывавшийся над тем, что кривобокие рыбачьи хибары на загаженном берегу смотрятся как-то особенно неприглядно и вызывающе на фоне величайшего в мире дворцового комплекса, утопавшего в роскошнейшей, требующей неустанной заботы и ухода зелени.
Что-то тут было явно не так, и, припомнив, что ему прежде не доводилось видеть Шарвана в столь восторженном состоянии, Эврих начал приглядываться к нему более внимательно. И к тому времени, как тюки были распределены по трем арбам, понял, что капитан «Верволики» далеко не так пьян, как кажется или, лучше сказать, как хочет казаться. Поймав устремленные на возниц взгляды Шарвана, он сообразил, что слова его адресованы им больше, чем кому-либо из присутствующих, и, припомнив совет тяжелолицего зузбара «попридержать язык», сообразил: комедия-то, судя по всему, разыгрывается для этих вот невзрачного вида людей, один из которых то ли был, то ли мог оказаться соглядатаем Кешо. Вот бы еще понять, чего опасается капитан сторожевой джиллы, только что вернувшийся в столицу с трофейным судном, набитым отменными товарами? Его же тут на руках должны носить, другим капитанам в пример ставить…
* * *
Три груженые арбы добрались до «Мраморного логова» глубоко за полночь. А поздним утром, когда возницы с зузбарами, наскоро перекусив горячими лепешками, отправились в город, молчаливый слуга отвел Шарвана и Эвриха в купальню, заверив, что хозяин особняка примет их не раньше полудня. Тут-то, от души намывшись и содрав с себя, при помощи жестких люф и пахнущего лавандой мыла, вместе с грязью верхний слой кожи, капитан «Верволики» счел нужным рассказать арранту кое-что о Газахларе, предупредив, что от того, как тот сумеет воспользоваться полученными сведениями, будет зависеть его жизнь. Не скрыл он от собеседника и то, что успешное лечение хозяина «Мраморного логова» благотворно скажется и на его, Шарвана, судьбе. Ведь ежели Кешо вновь приблизит опального Небожителя к себе, тот, конечно же, не забудет, кто именно доставил в его особняк «знаменитого целителя из самой Аррантиады».
Оставшись с аррантом наедине, бравый капитан, потягивая легкое пальмовое вино, словно напрочь забыл свои давешние бредни об «исконных врагах» и «светлокожих варварах-недоносках», так что история, рассказанная им, была вполне разумна. Выглядела же она следующим образом.
Лет семь-восемь назад Газахлар — старший представитель старшей ветви клана Леопарда — вошел в великую силу при дворе императора Кешо и немало содействовал продвижению по службе всех своих родственников и знакомцев, среди которых посчастливилось оказаться и Шарвану. Достопочтенный оксар выгодно женился, второй, кстати, раз, поскольку первая его супруга умерла родами, на юной форани из клана Зимородка и был удостоен звания барбакая. Во главе пятитысячного экспедиционного корпуса он был послан императором занять портовый город Игбару, отобранный несколько десятилетий назад Афираэну у Кидоты. Экспедиция предвещала быть успешной и плодотворной. После взятия Игбары Газахлару следовало вторгнуться в Афираэну, славящуюся богатыми золотыми приисками, и ему уже прочили пост наместника новой восточной провинции, однако что-то у него в походе не заладилось. Уже в первых же пограничных стычках корпус стал нести непредвиденно большие потери, а затем в столицу пришло сообщение о том, что против него выступили объединенные силы Кидоты и Афираэну.
Император срочно отозвал Газахлара в Мванааке, отправив ему на смену Мачаха — весьма опытного и умелого военачальника. Увы, ни новый барбакай, ни приведенное им подкрепление ожидаемой победы имперскому оружию не принесли. В сражении под Игбарой экспедиционный корпус был разгромлен. Казалось бы, Газахлар мог торжествовать: вечно улыбающаяся Белгони — Богиня счастья и удачи — вновь повернулась к нему лицом. Три с лишним года он был в числе первых советников императора, однако стремление показать себя удачливым и умелым военачальником не давало ему покоя, и он вновь испросил у Кешо звание барбакая. Получив новый, сформированный в Пиете корпус, он был послан на запад Мономатаны в земли пепонго, где имперские войска вот уже несколько лет успешно теснили многочисленные племена карликов. Успешно, но слишком медленно, по мнению Кешо, и Газахлар, дабы поправить дело и сломить их отчаянное сопротивление, применил какой-то не слишком достойный трюк. То ли взял в заложники племенных вождей, приглашенных им для переговоров, то ли еще что-то в этом роде. Газахлару необходимо было как можно скорее пробиться к Аскулу и взять его, и, как знать, может быть, ему и посчастливилось бы овладеть аррантской колонией, если бы на него внезапно не напала странная и страшная хворь. В течение суток он покрылся омерзительными, скверно пахнущими язвами и вынужден был оставить войско. Бывший барбакай едва живой вернулся в столицу и призвал к себе лучших лекарей.
— Лучших из тех, кто не был разорван толпой или казнен по обвинению в колдовстве? — уточнил Эврих, полагавший, что внести в этот вопрос ясность будет совсем не лишним.
— Да, — нехотя подтвердил Шарван. — Но позволю себе заметить, что болезнь, превратившая Газахлара в смердящий полутруп, была, по их уверениям, наслана колдунами пепонго. В отместку за тот самый не слишком достойный трюк, проделанный с вождями их племен. Позволивший, к слову сказать, преемнику Газахлара стремительным рывком достичь Аскула и завладеть им почти без боя…
Солнце стояло уже высоко, но в открытой каменной купальне, отделанной желтоватым мрамором, было по-прежнему прохладно. Парень, притаскивавший кувшины с горячей водой и хорошо знавший вкусы капитана «Верволики», разжился еще одной калебасой с легким пальмовым вином и прихватил к ней пару изумительно нежных лепешек с кунжутом, испеченных на саккаремский манер.
