— Шарван, ты старый услужливый дурень! — На этот раз голос, вырвавшийся из приоткрывшейся щели рта, больше всего напоминал змеиное шипение. — Ты не ведаешь, что творишь! Молодая жена лишает человека сна, а молодой врач — здоровья. У меня же его и без того нет, а яд я могу выпить без чьей-либо помощи!
Эге! Дух в немощном теле еще крепок, и, стало быть, не все потеряно, подумал Эврих, разглядывая воспаленные, жутковато выглядевшие без обрамления ресниц и бровей, глубоко запавшие глаза, покрытый струпьями лоб, ввалившиеся щеки и упрямо торчащий подбородок.
— Что ты вылупился на меня, как голодающий на рисовую плюшку? Любуешься? Не видал, поди, в своей Аррантиаде этаких красавчиков? Отвечай!
Если бы сила ненависти могла материализоваться, взгляд страждущего испепелил бы Эвриха на месте. Сытый, умытый, с чисто выскобленным лицом, на котором не осталось и следа многодневной щетины, в новой тунике, он не мог не вызывать у «смердящего полутрупа» раздражения и зависти, и Эврих решил, что ежели сразу не возьмет быка за рога, то жизнь его превратится в сплошное мучение.
— Выглядишь ты пакостно, и все же видал я зрелища более отвратительные, — старательно подбирая слова, произнес он.
— Что?! Да этот ублюдок еще издевается надо мной! — взвизгнул Газахлар, приподнимаясь на подушках. — Выкидыш шакала! Безмозглый червь! Испражнение Хаг-Хагора! — Стиснутые кулаки разжались, и скорбящий со стоном откинулся на спину. — Нарван! Шарван, уведи отсюда своего раба и проследи, чтобы его бросили на съедение земляным крабам!
— Вай-ваг, почтенный! Так не пойдет. Ты торопишься, точно вдова в постели, — ворчливо укорил Газахлара капитан «Верволики». — Испытай парня в деле, а уж коль окажется нехорош, хоть режь, хоть без масла ешь.
— Где это ты видел более омерзительные… рожи? — с нескрываемой угрозой в голосе спросил Газахлар.
— В зеркале. После того как трое или четверо суток провел во чреве кита, — ответствовал Эврих, ничуть не кривя душой. Зеркала у него тогда, понятное дело, не было, но увиденное им в воде отражение собственного лица произвело на него, помнится, неизгладимое впечатление.
Он взглянул в лицо Газахлара, похожее на страшную, препротивнейшую маску и, как это случалось с ним уже не раз, когда приходилось ему торговать своими знаниями и умениями, ощутил приступ отвращения и к себе самому, и к тем, кто вынуждал его вступать в этот позорный торг. Видеть людские страдания — удовольствие ниже среднего, и он охотно помог бы Газахлару из одного только сострадания, но совсем не был уверен, что исцеленный Небожитель ответит ему добром на добро. Более того, был абсолютно убежден: бескорыстная помощь будет воспринята хозяином «Мраморного логова» как проявление слабодушия и трусости. Власть имущие, как показывал Эврихов опыт, не умеют быть ни щедрыми, ни великодушными и потому, вероятно, любые поступки окружающих склонны объяснять их низменными побуждениями. Так что, хочешь не хочешь, говорить с ними надобно на понятном им языке. То есть, находясь в волчьей стае, выть по-волчьи, как бы ни было это тошно и тягостно. Или же научиться бестрепетно смотреть, как убивают твоих друзей, и смириться с тем, что шею твою будет до конца дней украшать рабский ошейник.
— Ты побывал во чреве кита? Врешь! — убежденно заявил страждущий, забыв от удивления о нанесенной ему аррантом обиде.
— Конечно врет! Выкручивается, байками лживыми головы морочит. Цену себе набивает. Не может человек из брюха кита выйти, — подтвердил Мфано, забывая об оставшихся непроцеженными настоях.
— Нет, отчего же, приходилось мне слыхать о чем-то похожем, — возразил Шарван, с интересом поглядывая на молодого арранта.
— Самые отталкивающие рожи были, разумеется, у изваянных умельцами Угадага Каменных Богов, все еще высящихся над Ржавым болотом, — продолжал Эврих, решив как следует разжечь любопытство Газахлара. — Однако и у пепонго, увидевших Серый Ужас, личики стали ничего себе, хотя единственным мучившим их в тот миг недугом был страх.
— О Тахмаанг, Отец Богов! А парень-то, кажись, знает, о чем говорит! Хорошо, Шарван, я принимаю твой дар. Лекарь он, естественно, никакой, но хоть болтовней своей меня потешит.
— Ну вот, не поймал сокола, а уж перышки ощипываешь! — пренебрежительно процедил Эврих. — Ежели ты и других лекарей заставлял сказки тебе сказывать, вместо того чтобы язвы врачевать, остается лишь дивиться, как ты до сих пор заживо не сгнил. Ну да все к тому идет.
От неслыханной дерзости Газахлар, потеряв дар речи, выпучил глаза так, что те, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Шарван, знавший уже немного повадки чудного арранта и потому ожидавший чего-то подобного, сохранил каменное выражение лица. Мфано ласково улыбался, едва не потирая руки от удовольствия, предвкушая расправу над конкурентом, погубившим себя беспримерным своим нахальством. Нжери возмущенно крикнула:
— В оковы его! На скотный двор его и бить бамбуковыми палками, пока не испустит дух!
— А может, и верно: пусть лечит? Голову оторвать рабу никогда не поздно. Но коли свой пес след не берет, это еще не значит, что и чужие нюх потеряли, — подал голос старый слуга.
— Истинно говоришь, почтенный. Готовность лечиться — начало исцеления, — поддакнул Изиму Эврих, испугавшийся уже было, что зашел слишком далеко.
— Ладно, пусть лечит, — неожиданно согласился Газахлар, и без того жуткое лицо которого исказила судорога. — А ты, Мфано, доглядывай за ним. Чтобы прежде времени меня к праотцам не отправил.
— Нет уж, уволь! — живо запротестовал аррант, которому достаточно было бросить на домашнего лекаря беглый взгляд, чтобы понять: с этим самонадеянным и донельзя довольным существующим положением дел павианом он не сработается во веки вечные. — Кому лечить — тому и ответ держать. Мне в моем деле ни советчики, ни помощники, ни надсмотрщики не нужны. Я тебя лечить не вызывался, да и сейчас не рвусь. А уж ежели возьмусь, то с условием.
— Бить палками до смерти! — мелодичным голосом приговорила Нжери.
— Струсил, — презрительно изрек Мфано. — Врун, трус и наглец. Роскошное сочетание! Я бы такому и ослиные хвосты задирать не доверил.
— Со мной он тоже торговался, — напомнил капитан «Верволики». — И я не жалею, что заключил с ним сделку, от которой мы оба выиграли. Во всяком случае, каждый получил то, что хотел. Зачем ты потребовал сохранить жизнь Ираму, ведь не был он тебе ни родичем, ни другом? Я узнавал, — обратился Шарван к Эвриху.
— Кто из лекарей, да и просто нормальных людей, не спасет две жизни вместо одной, если есть у него такая возможность?
— Может, хватит болтовни? Мой супруг устал и нуждается в отдыхе, — брезгливо кривя пухлые губки, напомнила Нжери.
— Нет-нет, я не устал. Этот шрамолицый развлек меня, как никто другой. Так какие же предлагаешь ты мне условия, раб? — проскрипел скорбящий, напрасно стараясь придать своему голосу надменное выражение.
— Если я возьмусь тебя лечить, никто не должен вмешиваться в мои распоряжения. А выздоровев, ты возвратишь мне свободу, — промолвил Эврих, мысленно обращаясь за помощью к Всеблагому Отцу Созидателю. — На твое слово можно положиться? Или в вашей стране принято записывать подобные сделки и заверять подписями достойных людей?
