Но еще до того, как Эврих принялся за изготовление многодельных настоев и отваров, призванных потушить бушевавший в глубинах Газахларова тела пожар, он взялся за врачевание души своего пациента, сознавая, что надежда так же придает силы и столь же важна, как и лекарства. И уже через два-три дня усилия его начали приносить плоды. Газахлар заметно повеселел, из глаз исчез яростный огонь, а вместо него в них затеплился ровный свет веры в искусника арранта. Несколько маленьких добрых чудес, совершенных Эврихом для его домочадцев, слухи о которых, разумеется, тут же дошли до владельца «Мраморного логова», изрядно способствовали поднятию Газахларова духа.
Мазь для снятия боли в суставах прогнала болезненное выражение с морщинистого лица Изима. Мерзкая на вкус микстура, которой Эврих угостил вечно кашляющую Белуб, превратила сухонькую сварливую швею в ярую его поклонницу и защитницу. Страдающий запорами конюх, приняв разом все выданные ему аррантом на седмицу порошки, полдня не выходил из отхожего места, после чего со счастливой улыбкой объявил во всеуслышание, что стал легким как перышко и никогда не чувствовал себя лучше. Не жалея сил, Эврих массировал спины, ноги и плечи, растирал остропахнущими составами поясницы, делал противоглистные настойки и избавляющие от нарывов пластыри, недоумевая, почему всем этим не мог заняться Мфано, чьей прямой обязанностью было всячески помогать жившим с ним под одним кровом людям.
— Зачем ему было заниматься нашими болячками? — в свой черед удивился Изим, услышав как-то ворчание арранта по поводу некоего «самовлюбленного бездельника». — Мфано считается одним из лучших врачевателей столицы, и его постоянно приглашают в особняки других Небожителей, где расплачиваются за оказанную им помощь не улыбками и слоеными пирожками, до которых ты такой охотник.
— Пирожки, приготовленные Хаурикой, являются вершиной кулинарного искусства, а благодарные улыбки стоят подчас дороже полновесных цвангов, — ответствовал Эврих, разминая сильными пальцами целебную смолу, из которой собирался приготовить заживляющий язвы состав.
Временно он отказался от всяких мазей и притираний, дабы понаблюдать внешние проявления болезни в чистом виде. При этом он, перепробовав четыре-пять успокаивающих настоев, в самый простой из которых входило восемь различных ингредиентов, добился того, что к Газахлару вернулся сон и настроение его выровнялось. Теперь пришло время испробовать «Животворный бальзам» на основе кольцелистника, использовавшийся в аналогичной ситуации Аквилием Певтским. А потом можно будет применить целебную смолу, секрет изготовления которой Эврих разыскал в трактате Ибрагара Гургиена из Шо-Ситайна.
Изучая скорбную книгу Газахларовой болезни, он пришел к выводу, что основным недостатком пользовавших страдальца врачевателей была, помимо недоученности, умопомрачительная торопливость, стремление достичь немедленного результата любой ценой. Запросив полгода, аррант получил по меньшей мере двукратный запас времени и, читая о том, что некто Местан брался исцелить владетеля «Мраморного логова» за пару седмиц, едва сдерживал возмущенное фырканье. Нетрудно догадаться, что за излечение в кратчайшие сроки лекарям было обещано наибольшее вознаграждение, но поспешность их и неразборчивость в средствах бесспорно свидетельствовали либо о крайне поверхностном знании врачебного дела, либо о чудовищной алчности, едва не стоившей Газахлару жизни.
Эврих же, не видя особых причин для спешки, действовал кропотливо и осторожно. Принимая во внимание сложившуюся обстановку, он решил извлечь из пребывания в Городе Тысячи Храмов максимум пользы и приятности. Покидать «Мраморное логово» ему было запрещено, но кто мог помешать арранту расспрашивать его обитателей о здешних нравах, обычаях, праздниках и верованиях? Стоило Эвриху только намекнуть, и Газахлар охотно позволил ему пользоваться своей библиотекой, распорядившись, чтобы Изим хоть из-под земли добыл три-четыре трактата здешних врачевателей, слухом о которых полнилась земля, но видеть которые, а тем более держать в руках, арранту не случалось. В свободное время, которого оставалось, как всегда, прискорбно мало, Эврих читал, делал выписки из Газах даровых книг и, конечно же, вел дневник, который впоследствии должен был послужить источником материала для продолжения «Удивительных странствий» и «Дополнений» к трудам достославного Салегрина по описанию стран и земель.
Для дневника, вопреки ожиданиям, времени с каждым днем удавалось выкраивать все меньше и меньше. Подлечив хвори и недуги обитателей «Мраморного логова», аррант рассчитывал несколько увеличить свой досуг, но не тут-то было. Из полусотни слуг и рабов кто-нибудь постоянно обращался к нему с жалобами на то или иное недомогание. Почувствовавший себя несколько лучше, Газахлар начал требовать, чтобы аррант не только лечил, но и развлекал его, рассказывая о дальних странах, а порой и сам припоминал всевозможные случаи из своей жизни. Уйму времени занимало изготовление лекарств, но главное, чего не предвидел Эврих, — с ростом его известности рос и круг людей, которым он был до зарезу нужен.
Сначала это выглядело вполне безобидно: толстуха Хаурика, для которой Эврих отыскал в одном из трактатов рецепт не слишком сложного травяного сбора для похудания, робея и хихикая, привела к нему подругу из соседнего особняка и попросила «присоветовать ей что-нибудь от колотья в боку». Потом привезший мешки с рисом возница начал слезно умолять его подшить порванное в драке с приятелями ухо: «Через три дня свадьба, а оно, проклятое, мало того что не заживает, так еще и гнить принялось». Балагур бочар притащил знакомца-колесника из стоящего неподалеку особняка: задыхается, дескать, бедняга, нельзя ли ему чем помочь? Изготовил колеснику капли, а он, глядь, тещу с тестем ведет — оба трясутся и жаром пышут — подхватили где-то лихоманку-болотницу.
Дальше — больше. Идут и идут к «золотоволосому лекарю», поскольку к Мфано им соваться без толку, а знакомый цирюльник, кроме как кровь пустить или там пиявок поставить, может разве что нарывы вскрывать да листья сирени и подорожника к ним приматывать. То есть, коли приходила нужда, цирюльники эти, вестимо, и раны чистили и зашивали, и вывихнутые руки-ноги вправляли, и лубки на переломы накладывали, но делали это так, что, глядя на результаты трудов их, Эврих только зубами скрежетал и ругался затейливо: по-аррантски, сегвански, саккаремски — в общем, на тех языках, которых местные жительницы не разумели.
А причины ругаться очень даже были. Привела к нему как-то соседка мальчишечку показать — ладонь тот больше года назад порезал, и срослись у него мышцы этак скверно, что пальцы едва шевелились. Все вроде на месте, а на деле-то — одноручка. Шорник прихромал ногу показывать. Сломал, мол, по пьянке, давненько уже все зажило. Да только так, что одна нога другой короче и болит, стерва, временами — сил нет! На шрамы Эвриху тоже полюбоваться довелось: кривые, корявые — точно пахарь-забулдыга по каменистому полю с сохой прошел. Мужикам-то, конечно, хихоньки да хахоньки: «Мы красоту свою в штанах прячем. По нам, были бы кости целы, а мясо пусть хоть вкривь, хоть вкось нарастает». А девицам да мужатым молодицам как быть? Им такое украшение не к лицу: хоть на ноге, хоть на руке, хоть еще где бы то ни было…
