— Ты рассуждаешь здраво и в состоянии, как мне кажется, управлять своими чувствами. И коль скоро даже после увиденного предпочитаешь жесткую и неудобную правду сладости неведения, сумеешь правильно распорядиться теми сведениями, которыми я собирался поделиться с тобой у Древа Исполнения Желаний.
— Ну же, ваг-джо, не ходи вокруг да около! — поторопила старика заинтригованная форани.
— Полагаю, беря тебя в жены, Таанрет руководствовался не только своими чувствами, но и голосом рассудка, — медленно проговорил летописец. — Дело в том, что ребенок ваш будет иметь больше прав на императорский престол, чем все иные претенденты, число коих растет день ото дня.
— Не может быть! Папа бы об этом наверняка знал! — выпалила Ильяс.
— Он знает, ибо далеко не случайно всю жизнь интересовался родословными старших кланов. И надобно думать, вопрос о вашей свадьбе был решен между ним и Таанретом еще прежде, чем последний приехал в «Мраморное логово» лечиться от болотницы.
— Нет. Не верю! Дедушка, скажи, что ты пошутил и придумал все это, чтобы…
— Позабавить тебя? — закончил за Ильяс дряхлый летописец. — Но разве это забавно?
Он поднялся и, опираясь на изогнутый посох, уковылял в глубину архива, туда, где за массивными, уходящими под самый потолок шкафами мерцал светильник смотрителя.
Форани проводила старика полными слез глазами. Не зная, верить или нет его словам, она все же сознавала, что шутить он и не думал. Кальдука мог заблуждаться, но, припоминая слова и жесты отца, настойчивость и целеустремленность желтоглазого, она должна была признать, что в таком случае и они тоже принимали желаемое за действительность. Ибо все странности и неувязки в их поведении становились понятными и объяснимыми, стоило только допустить, что их с Таанретом ребенок…
Вернувшийся летописец положил на стол несколько свитков пергамента и кряхтя опустился в сработанное из маронга кресло с высокой, прямой и страшно неудобной спинкой.
— Я вычертил на досуге родословные древа кланов Огня и Леопарда, Орхидеи, Носорога и… — Видя, что молодая женщина не проявляет к его словам ожидаемого интереса, он поджал губы и укоризненно покачал головой. — Ты всегда была умной и самостоятельной девочкой, и я бы не стал опережать Газахлара и Таанрета, которые со временем посвятили бы тебя во все тонкости этого дела, если бы был уверен, что замыслы их увенчаются успехом. Всякое, однако, может случиться, и, если ты будешь «уметь отличать маски от лиц, твердую почву от предательских болот и зыбучих песков», это, весьма вероятно, позволит выжить тебе самой и спасти своего сына.
Прозвучавшая в голосе старика, точно процитировавшего ее слова, угроза заставила Ильяс вздрогнуть и постараться взять себя в руки.
— На что ты намекаешь и почему так уверен, что у меня родится сын?
— Существуют снадобья, которые, будучи своевременно приняты, влияют на пол плода. Разве ты не слышала об этом? — вопросом на вопрос ответил Кальдука.
— Слышала, но не верила. Мало ли о чем болтают престарелые форани.
— Это не сказки и не досужие вымыслы. Кое-кто из жрецов знает рецепт праствы, и я буду сильно удивлен, если Таанрет или Мутамак не позаботились, чтобы ты зачала сына.
— Мутамак? Она знает? — не поверила Ильяс, и вновь у нее мелькнуло подозрение, что старый летописец повредился в уме: в его летах это было бы вполне естественно.
— Газахлар или Таанрет наверняка посвятили твою служанку в свои планы. Этим-то и объясняется излишне трепетное отношение ее к носимому тобой плоду. Ну да ведь ничто не мешает тебе спросить ее об этом и удостовериться, что ты напрасно подозреваешь меня в слабоумии.
Выцветшие глазки старца насмешливо блеснули, и форани, чтобы скрыть охватившее ее смущение и продемонстрировать глубину раскаяния, потянулась к принесенным Кальдукой свиткам.
Развернув первый попавшийся под руку, она мысленно ахнула, вглядываясь в сложнейший рисунок, изображавший ветвистое дерево, каждая из ветвей которого была усеяна табличками с именами, цифрами и символами, обозначавшими ссылки на различные тексты. Да ей никогда в жизни во всех этих родственных связях не разобраться! Прадеды, прабабки, внучатые племянники, двоюродные и троюродные братья, шурья, снохи, деверья — вот уж чего она с рождения терпеть не могла из-за отцовского пристрастия к генеалогическим изысканиям!
— Не беспокойся, на самом деле все довольно просто. Лучшим свидетельством этому является ваш с Таанретом брак и покушения на твоего мужа. Судя по ним, не только я, в силу своей должности, и Таанрет с Газахларом, как люди кровно в этом заинтересованные, сумели разобраться в вопросе престолонаследия, но и еще кто-то не поленился заглянуть в родовые архивы старших кланов. — Кальдука плеснул себе в кубок вина, пригубил его и прикрыл глаза.
Неожиданно для себя Ильяс потянулась к нему и накрыла лежащую на подлокотнике кресла руку старика своей ладонью. Впервые, пожалуй, за этот вечер она подумала не о своих горестях и заботах, а о сидящем напротив нее человеке. Пребывая на пороге мира живых и отдавая себе отчет, что может покинуть его в любой миг, он сохранил ясность мысли и доброе, участливое сердце, не мешавшее ему, впрочем, — а может, напротив, помогавшее? — провидеть грядущие беды. Предотвратить их старец уже не мог и потому пытался хотя бы предупредить о них.
— Ты плохо выглядишь. Тебе нездоровится?
— В моем возрасте мало кому здоровится. Я скоро уйду… — Кальдука посмотрел куда-то сквозь Ильяс, и ей вдруг почудилось, что старый летописец намерен покинуть ее прямо сейчас.
— Постой! Помоги мне, ваг-джо! — взмолилась она. — Я чувствую себя всеми преданной и брошенной! Отцом, человеком, которого любила и за которого сдуру вышла замуж. И даже Мутамак… О Нгура, зачем ты позволила мне жить? Почему не дала умереть вместе с мамой? Она погибла из-за меня, а я… я…
— Ты будешь жить назло всем. Нашей земле еще понадобится император. Триумвират не просуществует долго. И если новый император сумеет сам, своей волей ограничить собственную власть, народ Мавуно будет вечно помнить родившую и воспитавшую его женщину! — произнес летописец, не открывая глаз.
— Но я не хочу! — яростно и жалобно взвизгнула Ильяс. — Не хочу быть женой желтоглазого, женившегося на мне ради наследника! Не хочу иметь сына от человека, который меня не любит! Не хочу жить в мире, где ради грядущего люди предают своих близких и себя самое!
— Успокойся, внучка. — Кальдука погладил своей невесомой рукой волосы Ильяс. — Жизнь не так хороша, как кажется, когда мы пребываем на вершине блаженства, но и не так плоха, как мы думаем, погружаясь в бездну отчаяния. А трезвый расчет порой прекрасно сочетается с искренним чувством. Но даже если это не так, чем плохо иметь сына от человека, которого ты любишь? Любить можно и без взаимности, и чувство от этого не становится меньше. Возможно, оно даже делается еще сильнее и светлее, ибо свободно от бытовых нелепиц и несуразностей…
— О чем ты говоришь? Я не понимаю тебя, — безнадежно унылым голосом пробормотала Ильяс, тупо глядя на лежащий перед ее глазами свиток.
