Впервые узнав о столь диком предрассудке в поселке траоре, во время первого своего посещения Мономатаны, он обещал себе когда-нибудь прояснить вопрос о его происхождении. Изучая рукописи в блистательном Силионе, а затем уже здесь, в Мванааке, беседуя со жрецами святилищ Тахмаанга, Эрентаты, Белгони и Амгуна-Солнцевращателя, он пришел к выводу, что нелюбовь к близнецам была связана с весьма любопытными, но теперь уже почти позабытыми и признанными еретическими верованиями в существование некоего запредельного мира, являвшегося зеркальным отражением зримого и воспринимаемого людьми. Согласно этим верованиям, одновременно с рождением в нашем мире младенца в зеркальном появлялся на свет его близнец, и, ежели, по недосмотру Богов, оба они выходили из чрева матери в одной и той же Реальности, это грозило ей неисчислимыми бедами.
Были ли подобные представления связаны как-то с существованием Верхнего мира и в чем суть раздвоения человека при рождении и слияния двойников в посмертии, Эврих так и не уяснил, ибо собранные им сведения были крайне обрывочны и неполны. Тем обиднее было видеть, что, даже когда вера в зеркальных двойников, проживающих в потустороннем мире, была осуждена и предана забвению, близнецов в империи продолжали убивать или приносить в жертву новым Богам. Древние предрассудки проросли, невзирая на гибель и забвение питавшей их веры, и находили оправдание своего существования в совершенно уже дурацких утверждениях, будто близняшки являются неполноценными половинками, из коих должен был возникнуть один человек. И, неукоснительно следуя этим самым предрассудкам, близнецов продолжали безжалостно уничтожать как в глухих деревушках отдаленных провинций, так и в просвещенной столице. Лишь пару веков назад храмы стали брать на воспитание одного из новорожденных, оставляя второго родителям и обязуясь, за известную мзду, умолить Великого Духа восполнить обоим близнецам недостающие для полноценной жизни качества и способности. Однако статуя Мбо Мбелек, держащего на плечах близняшек, была более древнего происхождения, и, очень может статься, это Божество являлось до недавнего времени их единственным защитником на землях Мавуно…
— Ну чего ты тут еще не видел, Эврих?! Вон жрецы уже на нас коситься начали! Пошли отсюда, пока не поздно! — взмолился Тартунг, будучи не в силах понять, что же удерживает его господина в опустевшем, задымленном и вонючем зале.
— Вот и хорошо, что косятся. Быть может, кто-нибудь из них не откажется поговорить со мной и ответить на несколько вопросов, — промолвил Эврих и, видя, что парень не находит себе места от беспокойства, предложил: — Подожди меня на крыльце, если тебе тут уж очень невмоготу находиться. А то и вовсе ступай в «Мраморное логово», чем попусту маяться.
— Ну уж нет! Чего это я там не видел?! — мигом ощетинился мальчишка. — Может, ты думаешь, я этих черных, в мерзопакостных личинах боюсь? Так вот нет! Я им, если желаешь…
— Ничего я не желаю. Веди себя пристойно, пока нас отсюда, как нашкодивших щенков, не выкинули! — прервал Тартунга аррант и направился к ближайшему жрецу, несшему в глубину храма серебряный поднос, на котором тускло посверкивали оставленные прихожанами при выходе из зала чоги, дакки и даже цванги.
—,Не сочти за назойливость, глубокоуважаемый. — Эврих с поклоном положил на поднос пару серебряных шестигранных монет. — Мне бы хотелось побольше узнать о Неизъяснимом Мбо Мбелек, и, если бы ты указал служителя храма, который может удовлетворить любознательность чужеземца, я был бы тебе чрезвычайно признателен.
Несколько мгновений жрец посверкивал на Эвриха полу скрытыми маской глазами, а затем, словно нехотя, промолвил низким, глуховатым голосом:
— Дабы заручиться согласием кого-либо из братьев отвечать на твои вопросы, тебе следует переговорить с настоятелем храма. Он один может разрешить им беседовать с тобой о Неизъяснимом.
— Где же мне найти почтенного настоятеля?
— Тебе нет надобности искать его. Я передам ему твою просьбу и сообщу тебе ответ.
— Эх, зря ты это затеял! — простонал Тартунг, едва жрец, двинувшийся к алтарному возвышению, за которым высилась серебряная статуя Мбо Мбелек, растворился в дымном полумраке бокового прохода. — Не доведут тебя до добра разговоры с Безликими. Всякое про них бают, а только не слыхал я, чтобы хорошее. Да и станет ли достойный человек лицо свое под маской прятать?
— А подумай-ка, братец, много ли о тебе самом хорошего можно сказать? И станет ли достойный человек своим ближним пакостить? Да так, что в одном доме ему за его проделки три ребра сломали и бок кипятком обварили и в другом дело к тому идет, — ответствовал Эврих.
Обычно он жалел тратить время на душеспасительные беседы с рабом, которого намеревался отпустить на свободу, а точнее, послать куда подальше, как только тот подлечится достаточно, чтобы суметь самому позаботиться о своем пропитании. Заниматься воспитанием неуживчивого юнца у него не было ни досуга, ни желания, но уж коль скоро случай подвернулся…
— Слушай-ка ты, аррант! Я тебе чего-нибудь худое сделал? — окрысился парень, привычно горбясь, узя глаза и выпячивая вперед острый подбородок. — Сделал или нет? Ну то-то! А за что меня в «Калебасе» били, ты толком-то и не знаешь. Не знаешь ведь?
— И знать не хочу! Наслышался о твоих проделках в «Мраморном логове», — отмахнулся Эврих, раскаиваясь уже, что затеял этот никчемный и неприятный разговор. Завтра же надо будет растолковать мальчишке, как до поселка траоре добраться, и пускай отправляется разыскивать матушку свою и сестрицу. Путь куда как не близкий, но с Газахларом за слонами его брать — всю поездку себе испортить, а в особняке оставить — так сломают ему остатние ребра с руками и ногами вместе.
— А ты захоти! — упорствовал Тартунг, повышая голос и не думая уже ни о снующих в вонючем дыму Безликих, ни о поразившей его воображение статуе Мбо Мбелек и гнетущем убранстве молитвенного зала. — Меня дочка Зитина нарочно подставила! Ей, суке, все равно перед кем ноги расставлять было, вот она меня и подловила. Сначала-то позабавиться думала, а когда Зита с мужем набежали, целочкой прикинулась. Ну они меня и взялись месить…
«Отец Всеблагой, неужели и я таким же был? — с тоской и отвращением спросил сам себя Эврих. — Неужто всем нам надо наворотить целую гору глупостей, натворить ворох гадостей, прежде чем до нас начнет доходить, что в большинстве наших неприятностей сами же мы и виноваты? И невинными мним себя лишь до той поры, пока не перестанем искать виноватых вокруг и не начнем беспристрастно оценивать то, что сами же успели наделать?»
— Почему ты меня не слушаешь?! — возмутился мальчишка, у которого ажио губы от обиды и негодования затряслись.
— Слушаю-слушаю, — успокоил его аррант. — А теперь давай-ка вместе послушаем то, что скажет нам многоуважаемый жрец.
— Настоятель храма, Просвещенный и Угодный Мбо Мбелек Аканума желает взглянуть на тебя, чужеземец, — коротко сообщил подошедший Безликий, успевший избавиться от подноса с пожертвованиями и совершенно неотличимый теперь от остальных жрецов. — Следуйте за мной.
