– Увидев это место, я подумал, что оно очень похоже на археологические раскопки, и захотел взглянуть. Но тут все время сновали люди, и только сегодня, благодаря дождю, мне представилась такая возможность.
– Рад слышать, что хоть кому-то дождь пошел во благо. А для меня каждый день простоя оборачивается убытками… Он имеет какую-то ценность, ваш камень?
– Ценность?
– Я о деньгах. Сколько за него даст музей? Или частный коллекционер?
– Музей? Да что вы! Это же Лондон, а не Египет! Я не знаю, почему прошлое Египта имеет ценность, а прошлое Лондона – нет, но это так.
– Полагаю, этому есть простое объяснение: Лондон живет не прошлым, а будущим.
– И чем же в будущем станет это место?
– Магазином «Беллмен и Блэк». Ритуальные товары.
– Вы мистер Блэк?
У Беллмена что-то кольнуло в груди.
– Нет, я мистер Беллмен.
– Что ж, мистер Беллмен, ваша торговля наверняка будет процветать. Смерть приходит к нам всем. Это и есть будущее, разве нет? Мое. Ваше. Каждого.
Человек проследил за полетом грача, который, сверкая мокрым оперением, выписывал причудливые пируэты на том самом месте, где вскоре будет стоять магазин Беллмена.
– В старину люди укладывали своих мертвецов на плоские камни, чтобы их кости дочиста обглодали грачи и вороны. Представляете? Это было очень давно, задолго до наших крестов, церковных шпилей и молитвенников. Задолго… – его рука описала круг, охватывая котлован, Риджент-стрит, весь Лондон и невесть что еще, – задолго до всего этого. Далекий предок этой самой птицы… – он указал на грача, который в ту же минуту спикировал, захлопал крыльями и метко приземлился на верхушку глыбы у края котлована, – вполне мог питаться плотью моего далекого предка. Или вашего. – Сквозь пелену дождя он разглядел гримасу отвращения на лице Беллмена. – У каждой эпохи свои нравы. И никто не знает, что будет дальше. Я слышал, в Италии теперь сжигают покойников. – Тряхнув головой, он улыбнулся Беллмену. – Однако мне пора. Мой старик, должно быть, уже гадает, куда я пропал.
И он быстро удалился.
Что это за фрукт – городской сумасшедший? Он и вправду все это наговорил или Беллмену только послышалось? Похоже на какой-то бред. Человек выползает из грязи, плетет невесть что про грачей… В лучшем случае – безобидный чудак.
Мокрая одежда Беллмена тяжело давила на плечи. Дождь слой за слоем пропитал пальто, пиджак, рубашку и нижнее белье. Теперь он ощущал влагу своей кожей.
Он повертел в руках оставленный чудаком камень. О каком глазе он говорил? Вот округлая выемка, а в середине блестящая точка, какое-то вкрапление. А ведь и вправду напоминает глаз, в упор глядящий на Беллмена! Заинтересовавшись, он очистил камень от остатков грязи. Вот здесь идут параллельные насечки… Перья? Да, несомненно, это крыло, и на другой стороне камня такое же. Омываемый дождем, камень начал поблескивать, а когда Беллмен его повернул, черный блеск вдруг заиграл переливами пурпурного, бирюзового и зеленого.
Жуткая штуковина!
Содрогнувшись, он запустил камень подальше, к центру котлована. Прежде чем шлепнуться в грязь, тот описал плавную дугу, вызвавшую в памяти Беллмена что-то очень давнее, смутно знакомое.
Падение камня потревожило птицу. Расправив крылья, она сорвалась с глыбы и бесформенным черным пятном устремилась сквозь мираж Беллмена: первый взмах поднял ее к складским помещениям, второй – к торговому залу, а затем полет продолжился через служебные кабинеты, швейное ателье и прочь из здания через стеклянную крышу атриума.
Беллмен отвернулся, испытывая тягостное чувство. Скорее бы добраться до горящего камина – и снова за работу.
Тем же вечером Беллмен озвучил название фирмы в клубе «Расселл», где он регулярно проводил встречи со своими компаньонами-галантерейщиками.
– В самый раз! – одобрил Кричлоу. – Никогда не вредно упомянуть в названии двух владельцев. Это создает ощущение солидности и надежности. Один ум хорошо, а два лучше, как говорится.
Его поддержал другой компаньон:
– Очень удачно выбрано второе имя – как отсылка к черному цвету. О чем прежде всего думают люди в связи с похоронами? О черном цвете. А подумав о нем, они будут уже на полпути к мысли о нашей компании.
Третий компаньон улыбнулся:
– И хорошо воспринимается на слух, не так ли? Музыкально. Как будто эти два имени созданы для того, чтобы звучать вместе. Поддерживаю целиком и полностью. Джентльмены! – Он поднял свой бокал. – За успех «Беллмена и Блэка»!
Беллмен отхлебнул из своего бокала, но пробыл в клубе не настолько долго, чтобы его допить. У него промокли ноги, да и дел на этот день было еще предостаточно.
7
Открытие магазина должно было состояться через пятнадцать месяцев, из которых двенадцать отводилось на собственно строительство и еще три – на отделку и оснащение. Понаблюдав за работой Фокса, Беллмен убедился, что ему можно доверить руководство на месте, и стал появляться там гораздо реже, иногда пропуская несколько недель кряду. Это позволило ему заниматься множеством других вещей.
Беллменская фабрика наращивала производство, но все равно не могла полностью удовлетворить запросы столь крупного торгового предприятия, как «Беллмен и Блэк». И в поисках новых поставщиков он проделал сотни миль в тряских вагонах поездов, в дилижансах, а то и верхом.
В Шотландии он придирчиво осматривал угольно-черный твид и кашемир. На причалах Портсмута и Саутгемптона открывал ящики с импортными шелками, разворачивал рулоны, теребил пальцами скользящую ткань, оценивал ее вес, плотность и светопроницаемость. Он отправлялся в Спиталфилдс и далее в Норидж, разыскивая самый лучший матовый креп. Он посещал фабрики в Уэльсе, Ланкашире и Йоркшире, пересекал страну вдоль и поперек в поисках бомбазина, параматта, мерино, барежа, гренадина, баратеи.
– Покажите мне ваши черные ткани, – заявлял он тотчас по прибытии в новое место.
Он всегда начинал осмотр с черного. Этот цвет освобождал его взгляд и сознание от наносных впечатлений – очищал визуальный вкус, если можно так выразиться. Наметанным глазом он улавливал зеленоватый отблеск в одном случае, легкую синеву или багрянец в другом. За всем этим стоял сугубо коммерческий подход – в зависимости от цвета лица, глаз и волос покупателей подбирались и разные варианты черного: свой для блондинок, свой для брюнеток, свой для рыжеволосых… Иногда ему попадались ткани чисто-черного цвета, как он его именовал, но таковые были большой редкостью. Большинство людей не заметило бы разницы, но Беллмен замечал ее сразу же и заказывал такие ткани в максимально возможных количествах.
Если черные ткани данного производителя его устраивали, он просил показать ему другие материалы, подходящие для поздних стадий траура. Таким образом, каждый его визит начинался с черного цвета для самого глубокого траура с дальнейшим переходом к разным тонам серого, соответствующим обычному трауру, и в финале – к оттенкам лилового и пюсового, допустимым при полутрауре.
