Ее сменила Светлана Чудинова. Когда она появилась в зале, сердце Кирилла дало перебой. И запело. Девчонка была настолько хороша, что у Кирилла не нашлось бы слов, если бы попросили описать – насколько. Сердце пело, пока она шагала к стойке-трибуне. Оно пело, пока она давала свидетельскую клятву. Оно пело, пока она слушала вопрос капеллана.
А потом Светлана сказала:
– Нападение арестованного было совершенно неспровоцированным. Я не знаю, может, между арестованным и Риком были какие-то давние трения, но вчера причин драться не было.
И сердце Кирилла заткнулось. Предательство было настолько неожиданным, что Кирилл потерял дар речи. И это не он, а кто-то внутри него крикнул его голосом:
– Что ж ты пули на орбите отливаешь, Света?! Не так же все было! Он же тебя оскорбил!
Светлана медленно повернулась в его сторону, строго глянула очаровательными глазками:
– Никто и ничто меня не оскорбляло. Разве что ваше поведение… – Она возмущенно фыркнула и отвернулась.
Судья задал ей еще несколько вопросов, которые потрясенный Кирилл даже не услышал. Как и ее ответы. А потом свидетельницу отпустили, и она, высоко подняв голову и не оглядываясь, ушла прочь.
А потом возле «Библии» объявился прапорщик Оженков.
Подавленный Кирилл начал снова воспринимать окружающее, когда прапор уже докладывал Маркелу Тихорьянову характеристику курсанта Кирилла Кентаринова. Курсант был прилежен и упорен в учебе, робок в отношениях с курсантами женского пола, но смел во время учебных занятий на симуляторах, получил ментальную травму и был уволен ротным капралом из кадров, однако поскольку он, прапорщик Оженков, не был согласен с увольнением до вынесения медицинского решения, он, прапорщик Оженков, подал докладную вышестоящему начальнику, после чего курсант Кентаринов ответил согласием на предложение вернуться в расположение лагеря и прошел серьезное освидетельствование, результаты которого позволили медицинским работникам вынести решении о полной готовности курсанта к службе без каких-либо ограничений.
– Ага! – сказал Тихорьянов. – Это тот самый курсант, поведением которого был так недоволен ротный капрал Гмыря. Что-то там было с… наглядной агитацией, не так ли, курсант?
– Так точно! – ответил Кирилл.
Ему показалось, что все обойдется. Лживые (и это понятно всякому непредвзято расположенному человеку) слова Светланы Чудиновой против вдохновенных слов Фирюзы Ахмедалиевой плюс большой-пребольшой довесок к ним в лице характеристики Оженкова… Не-е-е, надо думать, обойдется!
Прапор был отпущен, после чего Маркел Тихорьянов на некоторое время задумался, потирая рукой массивный подбородок.
Ждал капитан. Ждали дежурные. Ждал Кирилл, все еще переживающий неожиданное предательство Светланы. Он вспоминал слова многих послеприютских знакомых, которые не раз говорили, что метелки склонны к предательству, что они верны тебе, пока рядом нет более подходящей кандидатуры в защитники, а как только такая кандидатура обнаружится, метелка делается едва ли не твоим первейшим врагом. Суки проклятые! Сукой была Стерва Зина, сукой оказалась Громильша-Сандра, сукой стала и Светлана Чудинова. И хорошо, что ее подлая сущность проявилась так быстро, пока у них еще не завязались отношения…
– Решение принято, – сказал Маркел Тихорьянов.
– Арестованный! Встать! – тут же рявкнул капитан.
Кирилл оторвал корму от скамейки, готовясь облегченно вздохнуть.
– Заслушав свидетелей, суд постановляет, – сказал Тихорьянов. – Конечно, проступок, совершенный курсантом Кентариновым, с одной стороны, не слишком серьезен. Ущерб, причиненный им пострадавшему, не слишком велик, и вполне можно было бы обойтись несколькими нарядами, тем более что непосредственное руководство в лице взводного прапорщика характеризует провинившегося весьма и весьма положительно. Однако… – Судья поднял вверх указательный палец правой руки. – Однако, с другой стороны, ущерб, причиненный арестованным репутации Галактического Корпуса, представляется мне достаточно большим. Ни у одного курсанта и в мыслях не должно быть, что можно получить от своего товарища кулаком в челюсть. Иначе как идти в бой, боясь, что получишь удар сзади?… – Капеллан поднял указательный палец еще выше. – А потому суд постановляет приговорить курсанта Кентаринова к шести месяцам пребывания в штрафной роте с последующим возвращением в лагерь для окончания обучения. В случае сохранения такой возможности.
У Кирилла отвалилась челюсть.
Решение было настолько несправедливым, что он едва не заорал.
– Молчи! – прошипел стоящий справа дежурный. – А то еще больше схлопочешь. Майор не любит поперечников.
И Кирилл удержался.
А дальше все было как во сне.
Как во сне, он услышал слова капитана:
– Дежурные! Наденьте на арестованного ограничитель мышечной подвижности.
Как во сне, открылась дверца обезьянника и в клетку вошли дежурные с нейтрализаторами наготове.
Как во сне один из них сказал:
– Не балуй, обрезок! Иначе в камере почки опустим!
Будто не в его голову пришла мысль: «Капеллан же эсбэшник! Воспользуйся этим!»
И как во сне до него донесся собственный голос:
– Господин майор! У меня есть сведения, порочащие ротного капрала Гмырю! Я хотел бы сообщить их вам!
Явилась старая мысль… «Стукачей в приюте били»… Кирилл прогнал ее. И повторил:
– Я хотел бы сообщить вам о ротном капрале Гмыре!
Капеллан будто и не слышал. Дежурные надели Кириллу на шею силовые оковы, работающие в режиме неполного ограничения.
Ноги сразу налились свинцовой тяжестью и осталось только опустить голову, выйти из обезьянника и отправиться в долгую дорогу, в конце которой его ждало нескорое возвращение в лагерь. В случае сохранения такой возможности…
39
Привели его совсем в другую камеру, с унитазом.
Кирилл сразу понял, что из этой камеры его выводить не будут. Так оно и получилось. Правда, ограничитель мышечной активности сняли, и Кирилл имел возможность пройтись из угла в угол маленького помещения без окон, поприседать, попрыгать или отжаться. Обед ему организовали по принципу «завтрак в постель» – для этого камера была оборудована Ф-мебелью. Дежурный сформовал стол и стул, а когда осужденный поел, оба предмета мебели всосали в себя посуду, оплыли и утекли в пол. Дежурные все время были настороже – один накрывал, другой стоял у двери с нейтрализатором наготове. Им и в голову не приходило, что бояться арестанта нечего – Кирилл был совершенно раздавлен решением судьи-капеллана, к тому же единственным его оружием могла стать ложка, да и ту он держал в руке с трудом. Думал он только об одном – о штрафной роте. И понимал, что шансов вернуться через полгода в лагерь у него нет. Среди курсантов ходили разговоры, что штрафников командование бросает на самые сложные участки, поскольку конституционных прав у тех нет никаких. Даже на жизнь, хотя об этом и не принято говорить…
