Кай вздохнул. Вот уже три дня миновало с момента его неожиданной победы над горным троллем, а в Замке все шло по-прежнему. Не то чтобы он ожидал каких-то особых почестей, но это, такое значительное в его жизни событие, казалось, не внесло в нее никаких перемен. Хруч шпынял «крысенка» по кухне, пожалуй, еще более рьяно, чем обычно, — срывал злобу за позорное поражение. Гоблины скалились по углам. Ментор Рыц замкнулся в тяжелом молчании, а Мастер Ар то шнырял по горам на Кексе, то часами сидел в обсерватории.
«Чего он там видит-то, когда все небо в тучах? Нет, что ни говори, а Замок с его обитателями — какой-то чудовищный пережиток прошлого, — рассуждал Кай. — Время в нем будто остановилось, и все-то, как в… как его там, д.п.в.в.! До Последних Волшебных Войн. Средневековье какое-то!»
По книгам он знал: исход войны давно изменил историю мира и человечества и направил последнее на путь прогресса, процветания и торжества разума. Во всем цивилизованном мире магия теперь работала на благо общества. Мудрые маги, состоявшие на службе у еще более мудрых правителей, предсказывали погоду, предотвращали засухи, искали скрывающиеся в земных недрах полезные руды и самоцветы, излечивали страждущих — иными словами, всячески способствовали повышению всеобщего благосостояния.
Чтобы предотвратить возможные злоупотребления, использование магии строго регламентировалось ВК — Волшебным Кодексом, соблюдение которого должна была обеспечить СОВБЕЗ — Служба Общей Волшебной Безопасности. Смухлевавший в кости чародей рисковал провести следующую дюжину дней на общественных работах: скажем, на строительстве дорог или уборке репки. Наложившему приворотные чары грозил Торд-на-рок — тюрьма для волшебников.
К сожалению, оставались еще в мире уголки, куда не достигли лучи просвещения блистательной Феерианды — столицы цивилизованного мира. В пограничном Церрукане всякая магия была запрещена. Любого нарушившего запрет ожидало в лучшем случае изгнание за пределы города, где не было ничего, кроме Холодных Песков, а в худшем — мучительная казнь. Фанатичные инуиты верили, что всякое проявление волшебства — угроза их богу и пачками жгли несчастных ведьм и чародеев на кострах. А в заморской Кватермине отрицание магии зашло так далеко, что она стала уделом бродячих жонглеров. Осмелившиеся утверждать, что за их фокусами стоит нечто большее, чем ловкость рук, быстро исчезали, успев публично признать свои заблуждения.
И все равно! Внешний мир, в книгах называемый цивилизованным, казался так чудесно и рационально устроенным! Всякому — и зверю, и человеку, и магу — было там определено свое, особым ярлычком отмеченное в регистрах место; у всякого было свое разумное предназначение.
«А какое предназначение у меня? — угрюмо размышлял Кай. — Стирать Мастеровы подштанники? Быть Хручовым мальчиком для битья? Насаживать шишки, коля болванов на Школьном дворе, когда копейщиков я видел только на картинках в книжках? Протирать штаны, изучая историю и этнографию мира, в котором мне никогда не придется побывать? Мира, в котором мне попросту нет места, как и гоблинам, троллям, ходячим доспехам Ментора, Замку, да и самому Его Темности, Мастеру Ару».
Когда он был маленьким, Кай часто тешил себя фантазиями о том, что в один прекрасный день злые чары рассеются, и он окажется дома, в объятиях любящих родителей, окруженный не менее любящими братьями и сестрами. С возрастом эти фантазии сменили мечты о запретных чудесах Потерянных Земель. Он представлял себя то свободным как ветер бродячим жонглером, то отважным морским волком, то дерзким путешественником… Пока не устал получать оплеухи за разлитые сливки, выполотую вместо сорняка рассаду, улетевшие «в молоко» стрелы.
И тогда он бежал. Точнее, Кай убегал дважды. В первый раз — среди бела дня, озлившись после очередной взбучки и особо не раздумывая над последствиями. Второй — тщательно подготовившись и под прикрытием ночной темноты. Результат был один. В какой-то момент он будто бы переступал невидимую черту. Пограничную линию, дальше которой не было ходу. Голос Мастера наполнял его голову, тело рвалось выполнить приказ господина: «Назад!» И если он пытался сопротивляться зову… Воспоминание об этих попытках до сих пор наполняло рот Кая вкусом смешанного с кровью песка…
Он поежился от холода и вскочил на ноги: «Как же далеко увели меня мысли!» Пока мальчик сидел тут, уставившись невидящим взором на Замок, погода разительно переменилась. Солнце окончательно исчезло с низкого свинцового неба. Вокруг внезапно потемнело, хотя до заката было еще несколько часов. Ветер улегся. В горах наступила мертвая тишина: ни птичьего писка, ни шороха камней под чуткой звериной лапой, ни шевеления листа. Гроза была совсем близко, в смутных движениях клубящихся темных масс над головой.
Охотник подхватил мешок, лук и бросился бежать — ему совсем не улыбалось быть застигнутым бурей в горах далеко от Замка. Вдогонку ему понеслись первые раскаты грома. Ливень не заставил себя ждать. На плечи обрушились каскады ледяной воды, как будто кто-то вывернул над головой доверху полную мать всех кухонных бадей. Кнуты молний подстегнули присмиревший было ветер. Он взревел с новой яростью и заметался в каменной клетке гор, бросая потоки дождя в самых неожиданных направлениях.
Кай мгновенно ослеп и оглох. Ветхий плащ, из которого он давно вырос, тут же промок до нитки. Отяжелевшие полы хлопали на ветру, затрудняя движения. Путник сорвал с себя бесполезную тряпку и сунул ее за плечи, к мешку с буковиной. Теперь он шел осторожно, стараясь не оскользнуться на мокрых камнях. Ему приходилось петлять, обходя быстро разбухавшие мелкие ручьи и вскипавшие то тут, то там грязевые потоки. Кай основательно выбился из сил и один раз едва не угодил в оползень, прежде чем ему удалось взобраться на перевал между Клыками Нижней Челюсти. Громада Замка в голубой короне молний чернела перед ним на фоне грозового неба.
По правую руку открывалась панорама ущелья Исполинов. Во время грозы оно являло собой величественное и устрашающее зрелище. Запертая между скалами древняя злая магия будто притягивала к себе небесный огонь, который низвергался сюда особенно щедро. Ущелье, казалось, было накрыто мерцающим пологом света, сплетенным из мертвенно-голубых змей. То и дело они с шипением срывались вниз и жалили исполинские монументы, стоящие на страже Замка.
Возможно, именно этот природный феномен и изваял известняковые глыбы, давшие название ущелью. Высокие, в несколько человеческих ростов, мрачные Исполины застыли навеки в самых причудливых позах. Один напоминал скрученную спираль, другой — поставленную острым концом вниз пирамиду, третий — загибающуюся в никуда арку… Каменные звери, птицы, фантастические чудовища — кто бы ни был их творцом, природа или магия, его нельзя было упрекнуть в недостатке воображения.
В другое время Кай непременно задержался бы на перевале, чтобы полюбоваться невероятной картиной природной ярости. Но когда эта ярость в то же время обрушивалась на него самого, все, чего ему хотелось, — поскорее оказаться в сухости и тепле замковой кухни. Он уже поворачивался спиной к ущелью, когда на краю зрения мелькнула странная вспышка — там, в тени каменных Исполинов. Сама по себе вспышка не была странным явлением. В этот момент вся глубокая долина, зажатая между скалами Челюстей, представляла собой хаос мечущихся огней. Но эта молния была не голубая, а алая, и ударила она не сверху вниз, как это полагалось приличной молнии, а снизу вверх.
