Когда солнце опустилось в море, ворон слетел к Никто, и крылья его закрыли звезды. Он выклевал глаза человека и взамен дал ему два черных камня. Ворон сказал: «Теперь ты сможешь заглянуть за край вечности, и души людские откроются для тебя, как книга. Ничто не укроется от твоего взгляда. Взамен я беру твои слезы».
Ворон улетел, но вернулся на следующую ночь, и его черные крылья закрыли луну. Никто закричал, но ворон вырвал его язык и вложил ему в рот белый камень. Ворон сказал: «Теперь все языки подлунного мира станут понятны тебе, твое слово поведет людей за тобой, по нему они будут убивать и умирать. Ты будешь говорить правду, но тебе не поверят. Ты будешь лгать — люди примут твои слова за истину. Твое слово будет тяжело и прочно, как камень. Взамен я беру твой смех».
Ворон улетел, но вернулся на третью ночь. Никто не увидел его крыльев, потому что он умирал, и сердце его почти перестало биться. Тогда ворон вырвал смертное сердце из груди человека и вложил в нее новое, из красного камня. Ворон сказал: «Теперь ты будешь жить вечно, не чувствуя ни боли, ни страдания, ни горя. Сердце твое всегда будет холодным и безрадостным. Ничто не сможет тронуть его. Взамен я беру у тебя любовь».
С этими словами ворон улетел, а Никто разорвал цепи и вернулся к своему господину. И колдун увидел, что перед ним — совершенный убийца. Он выпустил Никто в мир, и воин начал сеять смерть вокруг себя по велению своего хозяина. И настали Темные века на земле. Брат встал на брата, чародей на чародея. И был плач, и ужас, и скрежет зубовный. И только Никто не плакал, потому что у него не было слез. И ничего не боялся, потому что его каменное сердце не знало страха. Он даже не мог радоваться своим победам, ибо у него отняли смех.
И когда черное отчаяние нависло над родом человеческим, взошла звезда на востоке и явилась Ингеборг Светлая. Она объединила народы Запада, Юга и Востока и разбила армии колдуна на Драконьем Хребте. Ее свет разрушил магию ворона и сровнял замок с землей, погребя Никто под его руинами. Это было давно, говорят, еще до Первых Волшебных Войн. Но четыре камня — глаза, язык и сердце Никто — все еще лежат в развалинах Замка и ждут нового хозяина. Вот почему Драконьи горы — проклятое место…
Танжрин замолчал, задумчиво глядя в огонь. Его рассказ словно наложил на сидевших у костра чары безмолвия. Люди сидели тихо, не шевелясь, будто опасаясь, что одно нечаянное движение, невольный звук обрушит на них древнее проклятие.
В костре звонко лопнула ветка пустынной колючки, и в ночь взлетел сноп оранжевых искр. Кто-то охнул, кто-то рассмеялся, и чары рассеялись. Тогда Токе отважился спросить:
— Но ведь это — только сказка, Танжрин-ата? Ведь Драконьи горы… они не существуют на самом деле?
Танжрин перевел на него взгляд маленьких темных глаз, в которых плясало пламя костра. Но, прежде чем ответ успел слететь с губ рассказчика, заговорил Урман:
— Гляди, почтенный Танжрин, что наделала твоя история! Похоже, не одного юнца ты лишил в эту ночь спокойного сна. Довольно на сегодня страшных сказок. Аркон, спой-ка нам что-нибудь повеселее! А потом расходитесь спать. Ночь коротка, день долог.
Воевода Урман был молод, но слову его повиновались беспрекословно. В руках этого человека находился ключ к их выживанию в Холодных Песках. И вот уже Аркон, один из охранных, который не расставался со своей походной лютней, пробежал пальцами по струнам. Он заиграл быструю мелодию, заставившую слушателей, улыбаясь, прихлопывать в такт знакомой песенке о незадачливом воине, отправившемся в поход и оставившем дома молодую любвеобильную жену…
Но Токе вдруг стал мерзнуть под своей овчиной. Он был рад, когда песня закончилась, и все стали расходиться по своим кибиткам, желая друг другу доброй ночи по обычаю пустыни: «Ночь коротка, день долог». Бывалые караванщики любили пугать новичков, добавляя к этой фразе не слишком ободряющее продолжение: «Но оба убивают одинаково быстро». Несколько дней в Холодных Песках убедили Токе в том, что они правы.
Днем путешественников изнуряла страшная жара, палящее солнце и жажда. Воду для себя и тягловых животных приходилось везти с собой, следя, чтобы она не иссякла, прежде чем они достигнут следующего колодца во многих милях впереди. С заходом солнца на пустыню опускался холод. Не зря эти голубые пески назывались Холодными. Температура падала настолько стремительно, что, останься вдруг путник без теплой одежды, огня и укрытия, он замерзал насмерть в течение нескольких часов. Топлива пустыня давала ничтожно мало. Росли здесь только колючки, некоторые виды которых к тому же были ядовиты и при горении испускали дым, отравлявший легкие. Поэтому основное горючее для костров, спрессованный кизяк, караванщики тоже везли с собой.
Помимо природных врагов — жары, холода и безводья — в пустыне было много недобрых мест, опасных для человека. Об этих «следах дьявола», как их называли привычные к пустыне люди, много рассказывалось в караване. Сам Токе пока ни одного такого «следа» не видел: опытный Урман обводил свой караван далеко стороной. Говорили, что страшные эти места возникали там, где в давние времена проходили самые жестокие волшебные битвы. Магия брошенных тогда смертельных заклятий была будто бы жива и по сей день и ждала, затаившись, свою жертву, и могла ждать вечность. Еще говорили, что «следы дьявола» испускали видимое в темноте голубое сияние. И сейчас, пробираясь под звездным небом вслед за отцом к своей кибитке, Токе то и дело оглядывался по сторонам: не мелькнет ли где за лагерем голубой огонек?
Все это, вкупе с доходившими даже до их деревни преданиями о жутких волшебных монстрах, сотворенных когда-то черными магами да так до сих пор и бродящих в песках, делало перспективу путешествия через пустыню совсем неприглядной. Но богатство, привозимое теми, кто все-таки отваживался проделать длинный путь до Церрукана и обратно, перевешивало все доводы здравого рассудка и заставляло людей закрывать глаза на опасность. Еще бы! Месячное путешествие с грузом шерсти и шкурок могло обеспечить безбедное существование большой семьи на целый год! Именно это и заставило Эсгера, отца Токе, отправиться с караваном этим летом.
Токе и его старший брат Тор были единственными отпрысками мужского пола в той стайке девчонок, которую Эсгер и Малена народили за восемнадцать лет супружеской жизни. Теперь две старшие были на выданье, Трине уже подыскался и подходящий жених. Одна беда — приданым, которое по горскому обычаю должна принести с собой в новую семью невеста, сестренки похвастаться не могли. В прошлом году отару Эсгера постиг мор, и все отложенные для свадеб сбережения ушли на покупку новых овец. Хоть Трина и сохла по сыну скорняка из Больших Подхватов, а парень отвечал ей взаимностью, семейный закон был строг: бесприданниц в жены брали только старики-вдовцы да самые последние безовечники. Вот и снарядился Эсгер в дальний путь за приданым, несмотря на протесты жены и дружный вой пяти девчонок-сестер.
Стин Красная Борода, что прежде ходил с караванами от Малых Подхватов, сгинул в тот же год, когда овец семейства Токе свалила язва. На караван напали гайены, и домой не вернулся никто. Эсгер вызвался занять Стиново место, и теперь две его кибитки были доверху нагружены тюками с шерстью и шкурками только в Вахтенных горах водившихся тонкорунных ягнят: как своими, так и скупленными у соседей.
