— Зачем бежать? — удивился Клык. — Поспорил он с Гривой. Ну и, видать, не смогли они согласиться о том, кто проиграл.
— Интересный способ разбирать споры, — весело прокомментировал Скавр и развернул Кая спиной. — Н-да… — протянул мясник, рассматривая что-то, чего Токе со своего места было не видно. Он ума не мог приложить, что в Каевой спине могло бы занимать Скавра, — ведь спутник Мастера Ара никогда не показывался в караване без одежды. — Кто ж это парню так шкуру попортил?
Клык подошел к церруканцу и, подогревая любопытство Токе, стал разглядывать спину раба так, будто бы обнаружил там по меньшей мере карту тайной сокровищницы амира. Заметив косой взгляд товарища, Кай подмигнул и скорчил умопомрачительную рожу — благо ни покупатель, ни продавец не могли этого видеть. Токе закусил губу: не хватало еще только заржать, чтобы его тоже огрели бянь.
— Это не наша работа, — покачал гайен головой. — Он таким нам достался.
— Так-так-так… — закивал Скавр, как будто это все объясняло. Внезапно он вытащил из-за пояса кинжал. Не успел Токе испугаться, мясник быстрым движением разрезал грязные тряпки, которыми всегда были обмотаны — неизвестно зачем — Каевы кисти. Затем последовал короткий осмотр, и раба, поспешившего принять серьезный вид, снова развернули лицом к покупателю. Токе заметил, что взгляд Скавра изменился: юмор из глаз пропал, они стали деловыми и цепкими. Мясник отер руки белоснежным платком и начал торг с Клыком:
— Сорок циркониев за всех четверых.
— Это несерьезно, Скавр. Ты же знаешь, я всегда отбираю для тебя лучший товар. Твои знаменитые бойцы — Серп, Оса, Могол — помнишь, кто тебе их продал? Поверь, эти — не хуже. А Тот, Кто не Смотрит, но Видит, еще дальше пойдет. Я это носом чую.
— Чуешь, говоришь… А Могол-то теперь на золотых полях. В последний день кремня его в мертвецкую сволокли.
— А сколько он был на арене? Год? Ну так ты на нем неплохо карман набил, Скавр, грех жаловаться.
Церруканец сплюнул и прищурился:
— А ты в мой карман не заглядывай. Сколько ты за этих хочешь?
— За этих троих, — Клык ткнул в Токе, Аркона и Бекмеса, — по сто циркониев за каждого. За Того, Кто не Смотрит, но Видит, — двести.
Скавр, ничего не говоря, развернулся и сделал движение уходить.
— Погоди, я не договорил, — бросил ему в спину Клык. — Возьмешь всех, я сотню скину. Четыреста за четверых.
Мясник остановился вполоборота к гайену:
— Послушай, Клык, — словно маленького, увещевал свирепого воина церруканец. — Будь же разумен. Ну кого ты мне продаешь? Четырнадцатилетнего пацана?
— Мне семнадцатый год! — не выдержал Токе, за что тут же схлопотал бянь.
А Скавр продолжал, будто ничего не слышал:
— Урода, которого в клетке за пару медяков показывать можно? Раненого, которого еще надо лечить? Тут на лекаря больше уйдет, чем он сам стоит! Да после вашей заботы и ласки им всем, по большому счету, лекарь нужен — вон как у сопляка щека располосована. И пока это отребье снова к чему-нибудь будет пригодно, они одной каши сожрут… Короче, двести за всех.
— Триста пятьдесят.
Токе стало тоскливо. Ими торговали, прямо как баранами дома, на ярмарке. Аркон следил за происходящим с волнением на лице. «Наверное, боится, что Скавр не купит», — догадался Токе. Кай казался больше заинтересованным тем, что происходило вокруг, будто это и не его сейчас один грязный торговец продавал другому. Бекмес мрачно уставился в землю: наверное, ему тоже было противно.
Наконец, триста циркониев поменяли владельца, и пленники перешли в собственность Скавра. Гайены мгновенно растворились в толпе, а на свист мясника подбежали двое вооруженных мечами и копьями воинов.
— Отведите этих к остальным, дайте воды, — распорядился Скавр. — Дождетесь меня, и — в школу. Со Слепого глаз не сводить! Кстати, он не слепой.
С этими словами новый хозяин удалился по своим мясницким делам, а воины погнали рабов сквозь толпу. Долго идти не пришлось. В небольшом закутке за помостом аукциона поджидала пара воинов, на взгляд Токе как близнецы-братья похожих на их конвоиров. Они стерегли двух связанных рабов, сидевших в тени какой-то фуры. Точнее, в короткой предполуденной тени развалился здоровенный бугай — Аркон и Бекмес вместе взятые, — а второй раб, худой парень с замкнутым, но симпатичным лицом, сидел чуть в сторонке на солнцепеке. Бугай Токе сразу не поправился: уж очень хамовато он поглядывал вокруг — такие у малышей леденцы отнимают. Насчет второго он пока еще не составил мнения. На здоровяка парень походил только чудной прической: у обоих головы были выбриты, за исключением полосы коротких волос ото лба до макушки.
Воины усадили вновь прибывших на землю рядом с хохлатыми. Каю пришлось усесться, скрестив ноги, прямо напротив странной парочки, конечно, так, что у Токе не было возможности рассмотреть его спину. Но тут случилось нечто, заставившее Токе позабыть о мучившей его загадке. Некоторое время пялившийся на необычную физиономию и белые косички Кая бугай небрежно пнул своего товарища:
— Глянь-ка, Элиас! Еще одна девчонка, только не в моем вкусе — мордой не вышла! — Верзила загоготал, показывая щербатые зубы. Названный Элиасом его не поддержал, только молча уставился в пыль у своих ног. Кай улыбнулся растянувшемуся в тени хохлатому:
— Не советую со мной ссориться. — Голос его был совершенно спокоен, и это, вкупе с улыбкой, Токе очень не понравилось.
— Да? А что ты со мной сделаешь, красотка? — Губы чужака шевелились, будто два жирных червя, выплевывая унизительные слова. — Зацелуешь насмерть? — Он опять заржал. — Глянь, Элиас, эта девка мне глазки строит!
Воины Скавра, ухмыляясь, наблюдали за происходящим, очевидно не собираясь вмешиваться. Они не слышали рассказа Клыка и не ожидали от связанных, сидящих на земле рабов никакого подвоха. Они все еще улыбались, когда Кай резко выбросил ноги вперед: носок левой вошел бугаю между ног, а ребро правой ступни ударило его под подбородок. Здоровяк треснулся затылком о бортик фуры и сполз в пыль, поскуливая и зажимая руками промежность. Только тут опомнившиеся воины закрыли рты и навалились на Кая, пиная его ногами и оттаскивая подальше от поверженного хохлатого. Били, впрочем, не как гайены, вполсилы: за раба Скавровы деньги были плачены, портить собственность господина не годилось. На лице второго хохлатого никакого сочувствия к судьбе товарища не отразилось. Он коротко, с удивлением глянул на давшего отпор бугаю незнакомца и снова уставил взгляд в землю.
Надсмотрщики, утомившись, оставили скорчившегося в пыли, вжавшего голову в плечи раба, и Токе, наконец, смог разглядеть, что скрывалось между лопаток Кая. На смуглой коже с багровыми следами от бянь раскинул крылья серебристо-белый рисунок, заполненный сложным узором. Парню были видны только части огромного символа, начинавшегося у основания шеи и исчезавшего под поясом драных штанов. Если это и была татуировка, то она ничем не напоминала ту собачью голову, что украшала кисть Клыка. Гораздо больше она походила на… ожог. В странном рисунке сочетались красота и сложность. Токе поежился при мысли о том, какой инструмент мог навечно вытравить его в человеческой коже. Каю, наконец, удалось приподняться с земли, и Токе встретился с его ночными глазами. Одного взгляда хватило хозяину татуировки, чтобы понять, что парнишка видел все. Но тут их заслонили друг от друга ноги церруканского воина: рабам начали раздавать воду.
