3 августа
Ночь провел дома.
Снились странные сны. Будто мы с Катериной барахтаемся в постели и она хочет загрызть меня своим нижним ртом. Гляжу я на него, и противно мне до полного охренения.
Проснулся. И сразу все по-другому. Никогда мне с Катей противно не было, с любым ее ртом. Не выйдет у тебя, Альбина, ничего — какие бы ты сны на меня ни насылала. Я люблю Катю!
Приехал в клинику, сразу к ней.
— Завтра, — говорю, — тебя можно выписывать. Домой поедешь или тут еще полежишь?
— Домой, — говорит.
— Вот и хорошо, — говорю, — я возьму пару выходных, съездим на природу.
— Съездим, — отвечает. — Только я к себе домой хочу. Ты извини, Виталик, но в твоем доме мне будет не по себе.
— Хорошо, — говорю, — я к тебе перееду.
На том и порешили.
5 августа
Вчера выписал Катю. Взял себе два выходных дня. Мымра Наташа предлагала погулять и подольше. Может, воспользуюсь.
На природу поехали только сегодня. Катя была молчалива. Побывали в Зеленогорске, на взморье. Погуляли возле «Пенат».
Ночью мне опять снились дурацкие сны, и утром я входил в Катину спальню со страхом. Принес ей завтрак, увидел поверх одеяла обтянутые ночной рубашкой груди, почувствовал желание и обрадовался. Ничего у тебя, Альбина, не получается.
После «Пенат» Катерина попросила отвезти ее к семигранному болту.
Отвез.
Она постояла, будто молясь.
— Теперь я знаю, — говорит, — за что меня наказал господь.
— За что? — спрашиваю.
Она только головой покачала. Стоит бледная.
Так мне ее жалко стало. Подошел, обнял. И решил, что, хотя прощения мне и нет, искупить свой грех я могу.
— Давай, — говорю, — поженимся.
У нее губы затряслись.
— Правда, — говорю. — Давай?
И тут она все-таки разрыдалась, едва успокоил.
6 августа
Альбина снова насылала свои дурацкие сны, но я не поддаюсь.
С утра сегодня хотел остаться с Катей.
— Возьму еще один выходной, — говорю.
Но она воспротивилась.
— Не надо, — отвечает, — мне уже лучше. Хочу побыть одна.
Я почему-то обрадовался. Поехал на работу.
Альбина полдня ходила вокруг, как кошка вокруг сметаны. В конце концов мне надоело.
— Ничего, — говорю, — у тебя не получится!
— Получится, — отвечает. — Еще как получится!
К вечеру я обнаружил, что никакого желания ехать к Катерине у меня нет. Сел в машину — руки будто слушаться не хотят. Заставил себя.
Клин клином вышибают. По дороге купил бутылку шампанского, шоколад, цветы. Чувствую, руки так и норовят развернуть машину в обратную сторону, к городу. Но пока доехал до места, где можно развернуться, справился с собой. Приезжаю.
Катя встречает меня с удивлением.
— Я ковер купила, — говорит. — На пол в холле. И вправду на полу ковер лежит, оранжевый, словно апельсин.
— Красивый, — говорю.
Она смотрит на меня отчужденно.
— Я, — говорит, — вчера и сегодня биоколлоидом подмывалась.
Это она зря, конечно. Мы, гинекологи, предпочитаем, чтобы травмы родовых путей залечивались обычным, природным порядком.
Однако сказал я не то, что думал.
— Правильно, — говорю. — А я, дурак безмозглый, и забыл тебе подсказать.
— Господи ты боже мой! — отвечает. — А я, дура безмозглая, думала, ты не приедешь.
— Не мог я не приехать, — говорю. — Шампанское вот привез. Начнем, — говорю, — Катенька, все начала?
И мы начали — тут же, прямо в холле, на пушистом апельсиновом ковре.
8 августа
Ночью опять снились мерзкие сны. Катя в них была то паучихой, то каракатицей, то кикиморой, то вообще невесть чем. И когда я забирался на нее, скулы сводило от омерзения. Однако едва проснулся, она оказалась теплой, мягкой и спящей женщиной. И я хотел ее так, что пришлось перебраться сначала на диван, а потом — все-таки! — и на нее.
Альбина явилась на работу мрачнее тучи. А тут я еще масла в огонь подлил.
— Что, — говорю, — слаба все-таки оказалась твоя сила, ведьма-половинка?
У нее глаза замерцали, будто угли в затухающем костре.
— Имей, — говорит, — в виду, я пойду на все!
— Пойди, — отвечаю, — куда хочешь! А пока начинай подыскивать себе новое место работы. Или хотя бы заявление об отпуске принеси.
Она смерила меня пылающим взглядом.
— Пожалеешь, — говорит, — Виталенька. Ой пожалеешь, милый!
— С Катей моей, — отвечаю, — я никогда ни о чем не пожалею! И тебе меня не взять!
У нее глаза потухли, будто я в самую точку попал.
Чувствую, завтра будет наш последний разговор, если не принесет заявление.
Ближе к вечеру позвонил Пахевич.
— Готовься, — говорит Виталик. — Перед нами открываются большие перспективы. Надо встретиться.
Хотел я сказать, что мне теперь его перспективы до лампочки. Но побоялся. Не выпустит он меня из дела. И это будет пострашнее, чем все Альбинины угрозы. Надо думать, что делать… А пока договорились встретиться.
Глава 55
Когда я прочел последнюю строчку марголинского дневника, часы показывали четверть седьмого.
Я вырубил гейтс, пошел на кухню и включил чайник. Попил пустого чаю. Не помогло — на душе по-прежнему было пакостно. Тогда я принял душ — будто хотел смыть помои, в которых выкупался. Струйки теплой воды казались Ингиными пальцами. Ласковыми, нежными, знакомыми… Стало чуть полегче.
Я и раньше не слишком жалел доктора Марголина. Что-то подсказывало, что смерть его — не случайность. Наверное, давала себя знать интуиция… Но теперь приключившееся с ним виделось тем самым наказанием, которое судьба — пусть и не часто, но все же обрушивает на головы разного рода проходимцев. И если бы Виталик Марголин убивал новорожденных в одиночку, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы вести расследование дальше. Но оставались еще ведьмочка Альбина и господин Раскатов. Против них, на случай суда, нужны реальные свидетельские показания… Но и это — только часть правды. Главное же, теперь я был на двести процентов уверен, что Екатерина Савицкая попала в лапы Раскатову. И ее следовало спасти. Ну хотя бы попытаться… Если, конечно, она еще жива!.. Оставить ее сейчас один на один с Пал Ванычем — немногим лучше, чем убить младенца. Тем более если именно мои неуклюжие действия и затянули ее в сферу раскатовского интереса! Нет, парни: коли назвался груздем — не говори, что не дюж!
