И все-таки Калинов беспокоился. Было у него ощущение, что исчезновение Марины — не обычная вылазка монистов. Он и сам не понимал, откуда это ощущение взялось. Интуиция…
Вода приятно холодила ноги и успокаивала. Вокруг с визгом носились полуголые дети. Они бесшабашно бросались в утробу Ладоги, поднимая тучи брызг. Такие же полуголые мамаши, возлегая на песке, самодовольно поглядывали на отпрысков. Полные груди прятались в бюстгальтерах, маленькие выставлялись на всеобщее обозрение. Прокопченные мужчины напропалую флиртовали с обладательницами неразвитых бюстов: вернулась мода на плоских.
Все было как всегда. Вот только не ждала Калинова дома Марина. И потому чувствовал он, что его лишили изрядного куска привычной жизни. А в сердце время от времени толкался острыми локтями самый примитивный страх.
Лет пять назад, когда удалось наконец обуздать вспышку насилия, связанную с распространением полигинии, Калинову довелось столкнуться кое с кем из так называемых «апологетов моногамии».
Католический священник по имени, кажется, Гед Бенедикт оказался в числе приглашенных на вечеринку, в которой участвовали и Калиновы. Марина тогда только-только перестала кормить Женьку, и супружеское трио, впервые за последние полтора года, гуляло в полном составе.
Отец Бенедикт, наряженный в мирской фрак, с самого начала празднества приглядывался к Калинову, да так откровенно, что тому не стоило большого труда обнаружить сей интерес. В конце концов назойливое внимание незнакомца Калинову надоело, и, когда все уже изрядно набрались, он попросил хозяина представить его соглядатаю.
Познакомились. Хозяин тут же смылся обхаживать свою очередную пассию.
— Вы веруете в господа? — спросил отец Бенедикт после начальных, как всегда, малозначащих реплик.
— Не вполне, — уклонился от прямого ответа Калинов.
— Я так и думал… А храм божий хотя бы посещаете?
— Да вот руки, знаете ли, не доходят! — Калинов пьяно ухмыльнулся. — Или, скорее, ноги…
Отец Бенедикт нахмурился:
— Печально, что миром руководят не обретшие веры в господа нашего! Потому и зло по миру проистекает!
Калинов хотел было заметить, что наибольшее зло в мире в последние два века проистекало на почве религии, но решил не обострять разговор. Упоминание о Великих религиозных войнах всегда уязвляло священников.
— Так ли это? — сказал Калинов.
— Так, сын мой, воистину так! Паства видит, как вы предаетесь греху, и легко впадает во искушение.
Калинов уже понял, к чему ведет служитель церкви. Стоило бы осторожно выйти из разговора, но Калинова понесло.
— В чем же грех мой, святой отец?
Отец Бенедикт доверительно положил руку на плечо Калинова и сказал с проникновенной укоризной:
— В прелюбодеянии, сын мой, ибо сказано в Писании: «И прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». И далее: «Всякий женящийся на другой прелюбодействует».
— Но ведь я не совращал чужой жены, святой отец!.. Что же касается многоженства, так ведь и у Иакова была не только Рахиль, но и Лия! Да еще Валла! — Калинов поднял указательный палец. — Да еще Зелфа! Так что я праведник по сравнению с Иаковом
[3]
. — Калинов не выдержал и усмехнулся.
— Не смейтесь, сын мой!.. Смеяться над учением господа — еще один грех…
— И потом, насколько я знаю, святой отец, не вся церковь придерживается вашего мнения о многоженстве.
— Я понимаю, о ком вы говорите, сын мой. Слаб человек, и священнослужители — всего лишь люди… Те, о ком вы говорите, уже отлучены от Святой Церкви. — Отец Бенедикт возвысил голос. — И судимы будут страшным судом перед лицом господа нашего!
На них начали оглядываться, и Калинов постарался избавиться от общества священника. Однако тот не унимался и, распаляясь, заревел, как иерихонская труба:
— Покайтесь, грешники, ибо грядет суд господень!
Пришлось хозяевам утихомиривать разбушевавшегося служителя культа. Впрочем, минут через двадцать, приняв еще пару чарок, он уже мирно почивал на диванчике в комнате для гостей.
К Калинову подошла Марина. Лицо ее раскраснелось, глаза блестели.
— Покайся, грешник, зачем искушаешь святого отца диавольскими помыслами?
Калинов коснулся губами ее руки:
— С таким симпатичным диаволом я бы грешил до скончания века. И даже дольше…
Марина счастливо рассмеялась, но погрозила ему пальчиком:
— И все-таки не стала бы я столь открыто конфликтовать со священником.
— Да не конфликтовал я с ним. Он сам ко мне привязался. И потом… Разве мыс тобой раскололи церковь? Поскольку есть паства, приверженная идеям полигинии, естественно, появляются и священники, призванные быть ее пастырями. Так было всегда… Вспомни: во времена автомобилизации в Америке создавались специальные церкви для автомобилистов. В них можно было принять участие в службе, не покидая машины… Противостоят социальным процессам только глупцы! И не забывай, что на Земле, помимо христианства, существуют и другие вероисповедания. И они относятся к полигинии совсем по-другому.
— Да знаю я, знаю! — Марина потерлась носом о его плечо. — Поцелуй меня, грешник!
Тут же подлетела, блестя глазами, Вита, всегда следившая в компаниях, чтобы ей не досталось от мужа поцелуев меньше, чем секунде.
История со священником просочилась в печать, и через день Калинов получил от начальства нагоняй «за отсутствие государственной мудрости». А несколькими месяцами позже случайно узнал, что отец Бенедикт переметнулся к раскольникам и обзавелся сразу двумя матушками из своих новых прихожанок.
Так что церковь тоже была вынуждена подстраиваться под настроение своей паствы. Впрочем, далеко не все священники оказались такими легкими на подъем, как отче Бенедикт, и потому христианская церковь постоянно требовала внимания Социологической комиссии…
Федора Салова Калинов встретил не на вечеринке. Салов сам напросился к нему на аудиенцию. Фамилия не соврала — он оказался бесформенным жирным мешком с лысым черепом и тремя подбородками. Уселся в кресло для посетителей, заплывшие жиром глазки не мигая разглядывали Калинова.
— Я — Адепт Восточноевропейского филиала Всемирной Организации Одиноких Мужчин, — проговорил наконец Салов.
Калинов коротко кивнул. Информация для него новостью не была: ему уже докладывали, что Салов быстро выдвигается из низов монистских масс. Салова поддерживали те несчастные, кого современная медицина не смогла избавить от физических уродств.
— Я уполномочен заявить вам решительный протест, — сказал с апломбом Салов, — в связи с разгоном демонстрации наших сторонников в Тамбове.
