«Убивать?.. – Мысли в голове Игоря путались, сбиваемые мощным потоком воли Ираклия, но он еще не потерял способности рассуждать. – Я не хочу никого убивать... Какое же это Добро? Конечно, он здорово говорит, ярко. Основа у него вроде бы правильная. Но выводы из этого... Это просто страшно! Господи, во что я вляпался?.. Прости меня, Боже! Я больше никогда не приду сюда. Главное – не выдать себя. Наверное, я единственный сохранил здесь разум. Все остальные – в полной отключке».
Игорь прекрасно понимал, почему так случилось. Просто он не хлебнул мерзкого варева, которым Ираклий потчевал каждого приглашенного. Это было дурной пародией на причастие. Всем, кто прибывал на поляну, Ираклий лично подносил деревянную ложку мутной теплой жидкости, резко пахнущей грибами. Заставлял выпить, говорил ободряющие слова о величии Добра, когда новоприбывшего начинало тошнить от отвратительного горького пойла. Что это было, Игорь не знал. Видел только, что через пять минут зрачки того, кто проглотил отвар, расширялись, как черные дыры, он начинал шататься, как пьяный, и полностью терял чувствительность. Если бы Игорь когда-нибудь интересовался историей, он знал бы, что викинги древней Скандинавии пили перед боем настойку из мухоморов. Она придавала им отваги, уничтожала всякую боль и заставляла беспрекословно подчиняться командиру. Игорь пришел на собрание с тремя друзьями – такими же бледными худосочными подростками, как и он сам. И увидев, как друзья его преодолевают тошноту и начинают ловить кайф, решил, что сам он не поддастся ни в коем случае. Проглотив ложку ядовитого отвара, он незаметно удалился в кусты, засунул два пальца в рот и благополучно вывернул содержимое своего желудка на траву. Правда, голова его уже начала кружиться, а мир – расплываться перед глазами. Но он успел! Он мог трезво оценить происходящее.
А происходившее здесь очень ему не нравилось.
Творилось здесь что-то странное, мистическое, что нельзя было объяснить никакими законами физики.
«Гош, ты как, на земле стоишь? – К Игорю подошел его приятель, Антон. – Мне кажется, я просто летаю...» Игорь поглядел на Антоху, закадычного своего друга, и обомлел. Тот передвигался неестественно прямо, кожа его была бледной, почти полупрозрачной, взгляд – немигающим и отрешенным. Но главное – босые ноги Антона не оставляли следов на росистой траве, словно он и вправду висел на высоте нескольких сантиметров над землей. «Гош, я никогда не был таким, правда... Ведь это здорово? Ведь мы жили всю жизнь как дураки, правда? И не знали, какие мы на самом деле?.. – Язык Антона заплетался. Игорь ясно увидел, как в зрачках его приятеля, на самом дне черных колодцев, появился сумасшедший рубиновый блеск. Игорю захотелось перекреститься. – Гош, ведь мы такие на самом деле... мы все можем, если захотим. Будем самыми могучими. Вот смотри, что у меня еще получается... Крылья я отрастил. Сзади, за спиной прямо. Потрогай, Гош. – Он повернулся. Игорь тупо ткнул рукой в спину своему приятелю. Никаких крыльев там, разумеется, не было. – Здорово, правда, Гош? Я всегда мечтал о таком. Как птица прямо!» – И Антон побежал по поляне, размахивая руками...
– Итак, что же есть счастье? – Ираклий заговорил громче, и Игорь вышел из забытья. – Хотите знать истину – спросите у себя. Вы не можете лгать сейчас – место это священно, и оно не позволит вам согрешить против истины. Вот ты, отрок. – Он положил руку на голову подростка, и тот медленно поднялся. – Расскажи нам, когда ты был счастлив?
– Это было... – Парень обвел взглядом поляну, и лицо его озарилось инфантильной улыбкой. – Это в пионерском лагере было. Жарко было очень... Нам купаться не разрешали. Все нам запрещали, все! И я убежал в тихий час. На речку. И я купался сколько хотел. И еще... Еще там была одна девчонка. Она очень мне нравилась! И никто нам не мешал. Никто! Мы в воде плескались голышом. И я тогда...
– Хорошо, хорошо... – Ираклий прервал его. – Видите, дети мои, как просто настоящее счастье? Природа, любовь... И никаких людей, запрещающих, говорящих: «То тебе можно, а то – нельзя!» А ты? – Он опустился рядом с красивой девушкой и нежно взял ее голову в свои руки. – Что ты скажешь нам?
– Я его любила. Он такой симпатичный был... Я даже сидеть на занятиях спокойно не могла, все время на него оборачивалась. Он сперва смеялся надо мной. Говорят, у него много девчонок было. А потом случилось это... Все пили, только мы танцевали. И комната там пустая была. Я сама его туда затащила. Он потом очень удивился, что он – у меня первый. И он сказал мне, что у него на самом деле до этого с девчонками тоже никогда не было... Это правда. И мы с ним гуляли. Всю зиму. Ну, конечно, спали, когда получалось. С ним здорово было! А потом появилась эта... – Девушка мотнула головой, и шелковистые ее волосы разлетелись по плечам, обнажив полную, далеко не детскую грудь. – Она глаз на него положила, зараза. А ему чего-то нового хотелось. Парни, они все такие. Я просто с ума сходила. Вокруг меня другие так и вились. А я никак не могла его забыть. Мне просто хотелось ей отомстить. Какое право она имела... Гадина!
Они все в театры ходили, на тусовки какие-то. Она ведь вроде как художница была. Юное дарование! Чем она его охмурила, понять не могу. Он ведь простой парень был до этого. И вот я узнала, что у нее самой выставка намечается небольшая. Рисунки ее, то есть. Ну, я пробралась туда накануне. Это ж просто в клубе каком-то дурацком было. Ни охраны, ничего. Прошла просто вечером, открыла дверь. А там три комнаты этой мазни. По стенам развешано. Я увидела – чуть не упала! Это ж надо, на кого променял меня мой ненаглядный! Ни черта понять невозможно! Кружочки какие-то, треугольники пестрые. Как курица лапой. А если люди – то все синие, страшные, носы набок свернуты. «Ладно, – думаю, – устрою я тут тебе художество!» Эх, я и повеселилась тогда! Вовек не забуду! Я сперва рвала их просто, а потом надоело. Я ручку достала и подрисовала кое-что этим уродцам. И написала все, что я думала. Я потом домой шла и прямо подпрыгивала. Мне уже больше ничего не надо было! Вот это кайф был! Честно...
– Что-то мне не понравилось в твоем рассказе, милая... – задумчиво произнес Ираклий. – А, вот что! Нельзя употреблять слово «кайф». Это плохое слово, уродливое. Есть же простое русское слово «счастье». И это не просто слово, дети мои! Это – символ! Это то, ради чего мы живем. И как видите, достичь его – совсем просто. А что касается твоей маленькой мести... Ты была права, дочь моя. Ты была полностью права. Эта негодяйка обидела тебя. И ты имела полное право отомстить ей. Не допускайте унижения себя, ибо вы – лучшие, и если кто-то встал на вашем пути, он посягнул на лучшее. Да, вас обижали всю жизнь. Такова правда – большинство из вас слабы телом, слабы духом, вы не сумели найти себя в этой жизни, будучи вытеснены с лучших мест более наглыми и приспособляемыми людьми, готовыми переступить и через дружбу, и через совесть, и через любовь ради наживы. Но говорю вам – вы найдете себя здесь. Нас мало сейчас, но будет все больше и больше! Вы будете поддерживать друг друга, и дух ваш окрепнет, и перестанете вы бояться врагов своих. Ибо я с вами, дети мои...
Игорь снова отвлекся от речи отца Ираклия, текущей непрерывным потоком. Он скосил глаза на девушку, которая сидела справа от него. При лунном свете обнаженная грудь ее белела ровным молочным светом. Игорь представил – вот эти треугольнички незагорелой кожи, эти аккуратные розовые пирамидки закрывал купальник, и девушка лежала на пляже, устремив в небо два упругих холмика. Но теперь ничто не закрывало это чудо природы и он мог свободно разглядывать его. Ираклий попросил всех раздеться до пояса перед проповедью.
