– Я тоже так выпью. Только… - Она замялась. - Я в кино видела. Там пили, когда начинали говорить рог tu. И целовались…
– Это называется «выпить на брудершафт». - Я взял стакан в руку. - По-испански - рог fraternidad. Понимаешь? Мы с тобой как брат и сестра после этого будем.
– Да… - Анютка порозовела. - А что, после этого можно только как брат и сестра? И ничего больше нельзя? Ну, понимаешь…
– Понимаю. - Я с размаху чокнулся с Анюткиным стаканом так, что он едва не развалился, и влил бурую жидкость в глотку.
А Анютка… Она сделала точно так же. Она оказалась хорошей ученицей. Она даже не захлебнулась, хотя пила виски в первый раз в жизни. Только глаза у нее полезли из орбит, и она схватилась за горло.
– Ой! - прошептала она. - Я не думала, что это так сильно. У меня голова кружится.
– Поцеловаться забыли, - хрипло сказал я.
А потом встал, перегнулся через стол и поцеловал ее в губы - по-настоящему. Так, чтобы помнила этот поцелуй всю жизнь. Губы Ань Цзян были немножко сладкими, у них был слабый вкус базилика. Они были нежными. Она ответила мне, ответила со страстью. Хотя, может быть, это был первый поцелуй в ее жизни.
Надеюсь, дядя Сяопин, или как там его звали, не наблюдал за нами в этот момент из-за портьеры.
А потом я шлепнулся на свой стул, высокий стул из плетеного бамбука. Я сидел, откинувшись на спинку, и голова моя кружилась. Наверное, не меньше, чем у этой китайской девочки.
Но я справился с собой, потому что я еще любил другую девушку - ту, что сбежала от меня. Я знал, что еще увижу ее. Я знал, что, когда я увижу ее, брошу все на свете. И я не хотел предавать Ань Цзян - Анютку, милую девочку семнадцати лет, так зависящую от меня.
Я обнаружил на столе недоеденный салат, вооружился палочками и начал его жевать. Неспешно.
Глаза Анютки плавали. Нужно было срочно приводить ее в чувство.
– У тебя есть novio [Парень, жених (ней.).]? - спросил я.
– Novio? - Анюта медленно возвращалась на грешную землю. - Нет. То есть… Дядя Сяомин познакомил меня с одним китайским парнем. Его зовут Чэнь, он скоро получит гражданство. Дядя сказал, что он хороший жених для меня. Мы должны пожениться через два года, и тогда я останусь в Испании.
«Я твоему дяде голову оторву», - подумал я. И ничего не сказал, потому что дядя был абсолютно прав. Они почему-то всегда правы, эти дяди разных национальностей, проживающие на территории Испании.
– Тебе он нравится, этот Чэнь?
– Нет. Я и не видела его почти. Он такой… обычный. Мне нравишься ты.
– А я - необычный? - я смотрел на Цзян пьяноватым взглядом из-под полуприкрытых век.
– Ты - самый лучший. Ты даже не представляешь, какой ты! Я один раз слышала, как наши девчонки в раздевалке тебя обсуждают. Они такое говорили… Неприлично даже. Ты представляешь, они все в тебя влюблены!
– Представляю…
Ничего необычного здесь не было. Девчонки, разговоры… Все было, как обычно. Только одно было не как всегда. Анютка, судя по всему, была влюблена - в меня. И я был влюблен - это было моей болезнью. Увы, влюблен, и увы, не в Анютку. Такой вот любовный треугольник с одной отсутствующей стороной. Где носило эту отсутствующую сторону, одному Богу было известно.
– Ты когда-нибудь занималась любовью? - Я не смотрел ей в глаза, чтобы не смущать.
– Что ты имеешь в виду? Трахаться?
Я слегка поперхнулся салатом. Из всех испанских слов, обозначавших определенное действие, непосредственная Анютка выбрала именно это - не самое приличное.
– Да. Откуда ты знаешь это слово?
– Знаю. Это любимое слово наших танцовщиц. - Она опустила взгляд. - Я никогда не делала это. Правда.
– Ты - virgen [Девственница (исп.).]?
– Да. Но…
– Это хорошо.
Это было хорошо. Потому что это решало многие проблемы.
– Но… Я не думаю, что это совсем хорошо. - Она сбивалась, торопилась сказать мне то, о чем, может быть, мечтала сказать уже несколько недель. Виски раскрепостило ее. - Это просто глупо - быть virgen в моем возрасте. И я хочу… Я хочу узнать, что такое любовь. Я хочу сделать это с тобой!
Я снова подавился салатом - на этот раз более основательно.
– Нет. - Я качнул головой. - Нет. Не такой уж у тебя большой возраст. Не спеши.
– Но почему?
– Нет! - Я протянул руку и сжал ее пальцы. - Не спеши, когда-нибудь ты поймешь…,
Она закусила губу и отвернулась - наверное, чтобы я не увидел ее слез. Она была еще совсем юной девочкой, и довести ее до слез было легко, несмотря на то, что она была мастером у-шу и в совершенстве владела своим телом. Те, кто писал древние трактаты по боевому искусству, учили бороться с врагом. Но они не учили бороться с любовью. Этому могла научиться только она сама.
– Я знаю, - сказала вдруг она, повернувшись ко мне. Глаза ее блестели. - У тебя в сердце выросла полынь.
– Еще чего, - обиделся я. - Ну ты скажешь…
– Полынь - это звучит как аи. Это значит «любовь» по-китайски. Так мы говорим. Я вижу - любовь выросла в твоем сердце. Но ты любишь кого-то другого, не меня. Кто она?
– Не знаю. - Я горько усмехнулся - глупо было, в самом деле. - Я видел ее один раз в жизни и даже не спросил, как ее зовут.
– Но она красивая? - Цзян перегнулась ко мне через стол. От нее едва заметно попахивало виски. - Расскажи, какая она!
– Dejalo [Оставь это (исп.).], - я махнул рукой. - Забудь все, Анютка. Не торопи события, и тогда все будет хорошо. Ты мне веришь?
– Да.
Она смотрела на меня, чуть наклонив голову, и улыбалась, и мне снова становилось хорошо.
Хотя если бы я знал, чем кончится вся эта история, волосы встали бы дыбом на моей голове.
День Дьявола был еще впереди - у меня и у Ань Цзян. И у многих других людей.
Хорошо, что человек не ведает своего будущего.
9
А дальше жизнь моя потекла более или менее размеренно. Приключения, конечно, были. Не получается у меня без приключений.
Теперь у меня была Анютка. Жила она недалеко, в паре кварталов от меня, в том же городке. Снимала небольшую квартиру вдвоем с другой девчонкой, филиппинкой, Паулой, которая тоже работала в нашем Парке. Теперь я каждое утро подруливал к дому Анютки. Она выбегала, садилась на мой мотороллер, обнимала меня сзади, и мы мчались на работу. Мы вечно опаздывали.
Я уже говорил, что мы не спали с ней. Хотя она периодически совершала атаки на меня. Совершала покушения на мою высоконравственность. Иногда, когда мы засиживались допоздна у меня в квартирке, она говорила мне: «Я останусь у тебя». «Ты должна идти, - говорил я ей. - Паула будет волноваться». - «Пауле наплевать, - сообщала мне Анютка, - она сегодня вообще ночевать не придет, останется спать со своим рыжим Джефом. Она имеет большую удачу, чем я - он ее любит». «Тем более нужно идти, - упорствовал я, - ваша квартира будет пустой, и туда могут забраться воры!» - «Нет, я боюсь идти! Сейчас ночь, и на меня могут нападать бандидос!» - «Я провожу тебя», - со вздохом говорил я, и полчаса мы шли по ночному городу, где народу на улицах было больше, чем днем. Народ веселился и пил свое вино, и, уж конечно, не было никаких бандидос. А потом еще час мы стояли у Анюткиной двери, и целовались, и разговаривали, и опять целовались, и я отказывался зайти к ней хотя бы на чашечку кофе, и говорил, что поздно, и надо идти спать, потому что завтра мы будем, как обычно, опаздывать…
