Дон Рибас Алонсо де Балмаседа щелкнул пальцами, и я явно увидел, как из ладони его вылетел рой голубых искорок. Они плясали в воздухе, как крошечные феи из сказочного леса. Рот мой расплылся в улыбке от уха до уха. Никогда мне не было так хорошо.
«Дон Рибас, - хотел сказать я. - Дай я тебя поцелую в лысину. Классный ты мужик, хоть и средневековый, мать твою! Плюнь ты на своих демонов. Пойдем, в бар завалимся. Двинем там по сто вис каря»…
Но я не сказал этого. Вместо этого я медленно сполз на пол. Последнее, что я слышал, когда Педро нес меня, было:
– Положи его на кровать, друг мой. Ему пора возвращаться. Пора…
Слова плавали в вине, как маленькие серебристые рыбки. Я в последний раз устало икнул и закрыл глаза.
11
Я лежал на полу в своей кухне. Это была моя кухня, вполне обычная. Правда, все предметы в кухне медленно покачивались, но скорее всего это было связано с вином, которое еще шумело в моей голове. Я был еще изрядно пьян. Только веселье куда-то ушло.
Из комнаты доносился разговор. Два голоса - мужской и женский.
– Ну что ты будешь делать? - сказал Эмилио. - Пропал, поганец, и все тут! Где теперь его искать? Уже сутки, как нет его. Хоть бы по телефону позвонил, что ли.
– Надо обращаться в полицию, - твердо произнесла Цзян. - Потому что Мигель очень умеет попадать в разные авантюры и плохо тогда делает контроль над собой. К тому же он любит бить морды разным плохим людям. И они могли бить его сами. И он может лежать сейчас в какой-нибудь больнице.
Знала бы моя Анюточка, каким плохим людям я бил морды за эти сутки! Нет, не поверит. Нормальный человек в такое не поверит.
Я попытался сесть, но снова свалился на пол. Голова моя дико кружилась.
– Эй, люди, - тихо позвал я. - Помогите встать. Я сам не могу.
Они примчались на кухню, топая, как носороги. Не знаю, чего им больше хотелось в этот момент - обнять меня или дать мне по физиономии. Изумление было написано на их лицах. Изумление и невероятное облегчение.
– Dichosos los ojos! [Глазам своим не верю! (исп,)] - заорал Эмилио. - Ты когда yспел прийти?! Мы только что здесь сидели, на кухне, минут пять назад! Ты как сюда попал?
– Телепортировался. - Я скривился, потому что вопль Эмилио иглой вонзился в мою больную голову. - Не ори, ради бога! У меня башка раскалывается.
– Понятно, - Цзян смотрела строго, руки сложила на груди. - Ты опять пьяный. Ты пил много виски. А теперь лежишь на полу. А мы тут беспокоились про тебя, потому что ты не был целый день и не приходил работать.
– Меня закинуло в прошлое. - Я облизал губы сухим языком. - А дон Рибас Алонсо де Балмаседа… Это он напоил меня. Я так понимаю, что специально, чтобы я потерял сознание и телепортировался обратно. Он колдун, этот дон Рибас, Там еще инквизиция была…
– Алкогольный бред, - констатировал Эмилио. - Наш русский упился до чертиков. Слушай, братишка, я же предупреждал тебя - не пей столько, будешь иметь проблемы… Ты посмотри - ты же весь в синяках. Опять подрался, что ли.?
– Попробовал бы ты не напиться, если бы ты убил человека, - пробормотал я. - Посмотрел бы я на тебя.
– Ты еше и убил кого-то? - Глаза Эмилио полезли на лоб.
– Да. Зарезал одного гада - Альваро Мясника. Он палач, сифилисом меня хотел заразить. Да ты не беспокойся, это не здесь, а в тысяча пятьсот шестидесятом году от Рождества Христова.
– Так, - скомандовал Эмилио. - Берем этого шизофреника за руки, за ноги и тащим в ледяной душ. Пусть протрезвеет маленько. Иначе он меня до инфаркта доведет.
– Не надо в душ, - запротестовал я. - Положите меня на диван. Я и так отойду. Только мне надо тоника - холодного, литра два. Он в холодильнике стоит.
Уговорил, кажется. Наклонились надо мной Эмилио и Анютка, дабы помочь встать. Эмилио нежно обхватил меня за живот и приподнял. И тут же заорал и уронил меня обратно на пол. Так, что я шмякнулся затылком о линолеум.
– Т-ты полегче, мать твою, - пробормотал я. - Че ты меня бросаешь-то как? Как прям не знаю кого…
– Я укололся! - Эмилио рассматривал дырку на своей рубашке. - Что у тебя там?
Он задрал майку у меня на животе и присвистнул:
– Ого! Посмотри, Цзян! Твой дружок еще и с холодным оружием по улицам шляется. Нет, по нему определенно тюрьма плачет!
– Это что? - спросила Цзян.
– Это? - Я с трудом поднял голову и посмотрел на свой живот. - Это нож.
– Я догадался. Ты им что, колбасу режешь? Таким кинжалом? Настоящим.
– Это метательный нож. Оттуда, где я был. Вот вам, кстати, доказательство.
Голый мой живот перепоясывал черный пояс из овечьей кожи. И только одно из семи гнезд было занято. Там находился метательный нож - тот единственный, который я не использовал и с которым дошел до самого имения дона Рибасаде Балмасёды.
– Мне нужно уходить на работу. - Цзян смотрела на часики. - Ты сейчас не можешь уходить на работу, Мигель?
– Нет. - Я протянул руку. - Анюточка, солнышко, иди сюда поближе.
Она присела на корточки и погладила меня по голове.
– Мигель… Ты - loco. Ты знаешь это?
– Да. Я - consagrado loco.[ Посвяшенный сумасшедший (исп.).]
– Я не буду целовать тебя сейчас, потому что ты пахнешь… Неприятно. Как muerto.[ Мертвый (исп.).
– Я живой, - сказал я. - Это не мой запах. Это запах других… Других мертвых. Я приму душ и снова буду пахнуть, как живой. Я расскажу тебе все, что случилось, солнышко. Потом. Ты скажи там на работе, что я заболел. Я выйду завтра. Обязательно.
– Ты не сможешь завтра.
– Смогу.
– Я возьму твой скутер?
– Да. Езжай осторожно.
– Хорошо. Да… вот еще что. Я тебя люблю. И она все же поцеловала меня.
12
Я лежал на диване. А Эмилио нервно ходил по комнате.
– Слушай, - сказал он. - Это ты стащил у меня пару марок? Признайся честно.
– Не стащил, а взял, - сказал я. - Ты сам разрешил мне взять их.
– Я? Разрешил?! Не может такого быть! - Он стукнул себя кулаком по лбу. - Наверное, я был очень пьяный.
– Наверное. Думаешь, я один бываю очень пьяный?
– Ну, и где сейчас эти марки?
– Чего ты привязался к этим несчастным маркам? Использовал я их. Приклеил на конверт. Он на кухне лежит.
– Приклеил?! - заорал Эмилио. - Ты что, лизал их? Языком?!
– Не ори, - я сделал страдальческую гримасу. - А чем я еще мог лизать их, если не языком? Чем еще можно лизать марки?
