Передо мной была женщина, которая притворялась тенью, которая притворялась женщиной.
Госпожа Тирей стала ходить вокруг меня, то отступая на шаг, то приближаясь. Когда я скосила глаза, чтобы понаблюдать за ней, она больно ухватила меня за подбородок и дернула его вперед.
— Девочка, не двигайся просто так, без всякой цели!
Я уже понимала, что спорить с этой старой уродливой теткой не стоит.
Она склонилась ниже:
— Цели у тебя нет, девочка, кроме той, какую укажет тебе Управляющий… или я по его поручению! — Дыхание у нее было зловонным; я уловила запах северных трав, которые добавляли в пищу на «Беге фортуны». Те травы, правда, были вяжущими, но не острыми и странно хрустящими. От нее же пахло чем-то кислым.
Женщина-утка продолжала кружить вокруг меня. Я вижу это, как и многое в те дни, через призму более позднего восприятия. В тот первый год я доходила ей до талии, хотя к тому времени, как наши с ней счеты были покончены, я могла, не задирая головы, разглядеть пробор в ее крашеных волосах. В воспоминаниях я почему-то вижу себя сразу и большой, и маленькой: маленькой испуганной девочкой, которую Федеро увел с родных полей, и озлобленной, испуганной девушкой, которая покидает свою тюрьму за серо-голубыми стенами, унося под ногтями кусочки кожи мертвой женщины.
Госпоже Тирей суждено было стать моей первой жертвой — хотя к тому времени я должна была соображать куда лучше. Наверное, я охотно убила бы ее при первой же встрече — такой гнев она во мне возбуждала. Многолетнее общение покрыло детский гнев пленкой достойной, вполне заслуженной ненависти.
Не помню, чтобы я когда-нибудь грубила ей. Федеро вполне доступно разъяснил мне, что словами можно ранить. Кроме того, вначале я была еще слишком мала, и мой язык не был таким острым. Я стояла неподвижно, а госпожа Тирей все кружила и кружила по двору. Ее зловонное дыхание изливалось на меня, как выдохи парового двигателя, спрятанного в трюме «Бега фортуны». На лбу у нее блестели капли пота, как дождь на жернове.
Мы не сдвинулись с того места, где меня оставил Федеро. Кроме нас двоих, во дворе никого не было. Я еще довольно долго не догадывалась о том, что за нами постоянно наблюдают. Я видела перед собой лишь холодные, высокие стены да чахлое гранатовое деревце, которое иногда заслонялось фигурой женщины-утки.
Неожиданно госпожа Тирей достала из своего складчатого одеяния сверкающее лезвие. Я вздрогнула. Видимо, она ждала этого — и снова влепила мне затрещину.
— Скоро я уже не смогу оставлять на тебе следы, девочка, но сегодня поучу тебя как следует… И даже после иногда буду учить тебя. Ты… не… должна… шевелиться!
Женщина-утка остановилась у меня за спиной. Я вздрогнула, не зная, что она собирается делать со своим лезвием. Вряд ли Федеро вез меня за океан только для того, чтобы меня прирезали, как жертвенного козленка. Вдруг лезвие щелкнуло, разрезав бретельку на моем левом плече, и сорочка соскользнула вниз. Еще один взмах рукой, еще один щелчок — и она разрезала правую бретельку. Сорочка упала на землю.
Так я впервые познакомилась с ножницами, и они меня испугали. Неприятно было и мерзнуть голышом под северным неярким солнцем. Госпожа Тирей начала ощупывать мне спину, плечи, бедра. Немилосердно толкая и тыча в меня кулаком, она отрывисто приказывала:
— Вытяни вперед правую руку! Держи, не опускай!
— Покажи зубы. Шире рот, девочка!
— Наклонись… Дотронься до земли. Ладонями!
Осмотр был безболезненным, но тщательным. Наконец женщина-утка снова встала передо мной.
— Не думаю, что молодой щеголь заглядывал тебе в кишечник.
— Он не… — заговорила я, но она снова отвесила мне затрещину:
— Когда я захочу, чтобы ты ответила, я назову тебя «девочка».
Даже тогда я еще помнила слово, бывшее моим именем. Я невольно ответила на родном языке:
— У меня есть…
От удара голова у меня зазвенела.
— Девочка, всякий раз, как я услышу от тебя хоть слово на твоем грязном, собачьем языке, ты будешь десять минут стоять с горячими угольями во рту!
Я кивнула; слезы жгли мне глаза.
Слова, все сводилось к словам. Федеро подчинил отца своей воле с помощью слов задолго до того, как вручил ему мешочек с монетами — выкупом за меня. Северные люди продолжали переделывать меня словами.
Ничего, думала я, когда-нибудь я овладею всеми их словами!
Госпожа Тирей поволокла меня на крыльцо под галереей и велела встать у столба. Сама она куда-то ушла, но вскоре вернулась с половником, в котором лежали горячие угли. Запихивая их в рот, я давилась и кашляла, но молчала. Про себя я решила, что больше не дам ей повода бить меня. Судя по всему, женщине-утке очень нравится поднимать на меня руку. Так вот, я не доставлю ей такого удовольствия!
Я плакала молча; грудь разрывало от кашля, который я пыталась подавить. Я не сводила с нее глаз, и сердце мое закрылось.
Спустя какое-то время женщина-утка подтолкнула ко мне пустое ведро.
— Выплюнь! — приказала она. — Смотри, не испачкай мой пол своей грязной слюной, деревенщина! — После того как я выполнила приказ, давясь и задыхаясь, она протянула мне кружечку тепловатой воды и приказала прополоскать рот.
Тогда я еще подумала: интересно, а ее саму когда-нибудь заставляли держать во рту горячие угли? Ее избивали за произнесенное слово?
— Думаю, мы с тобой поняли друг друга, — объявила госпожа Тирей. — Итак, ты находишься на Гранатовом дворе при доме Управляющего. — Тогда эти названия казались мне лишь странными словами; не сразу разгадала я их истинный смысл. — Как заведено, ты — единственная кандидатка, которая живет здесь. Твой мир ограничен стенами. Ты не увидишь никого, за исключением тех, кого я буду к тебе приводить, не будешь разговаривать ни с кем, если я предварительно тебя с ними не познакомлю. Ты принадлежишь мне и своим наставницам до тех пор, пока Управляющий не отдаст другого приказа. — Госпожа Тирей скорчила презрительную гримасу: — Грязная маленькая иностранка! Сомневаюсь, что тебе повезет!
Она ткнула пальцем в ведро и кружку:
— Сейчас я покажу тебе, где их вымыть. Потом проведу по всем комнатам твоего мира. Ты понимаешь меня, девочка?
— Да, госпожа Тирей, — ответила я вежливо, чтобы не оскорбить ее, но вместе с тем и не униженно.
Потом мы попали на кухню Гранатового двора.
Гораздо позже я поняла, что все дворы при доме Управляющего названы по растущим в них деревьям. В нескольких случаях дворы назывались в честь деревьев, которые когда-то там росли. И Гранатовый, и Персиковый, и Кленовый дворы, в сущности, были очень похожи. Можно сказать, что меня поселили на особом предприятии, где медленно и бережно выращивали и воспитывали женщин определенного рода. Процессом воспитания управляли безжалостные мегеры, которые с удовольствием выискивали в кандидатках погрешности и отбраковывали их, словно треснутые чашки.
