Первый этаж строения в Гранатовом дворе оказался весьма простым в плане. Крайней с восточной стороны была кухня. В ней поместились бы несколько папиных хижин. На кухне стояли плиты трех размеров, два больших очага и множество очажков поменьше. На столах лежали огромные куски обработанного дерева, отполированного камня и странной пористой глины. С крючьев на потолке и на стенах свисали кастрюли, горшки и прочая кухонная утварь самых причудливых форм и размеров; на полу стояли мешки с зерном, кореньями и разными продуктами. В тазах мыли и полоскали посуду. Был на кухне даже огромный ларь, наполовину заполненный льдом.
Недоставало только ножей. Еще на «Беге фортуны» я побывала на камбузе и поняла, что ни один повар не готовит пищу без острого ножа. Может, здешние повара готовят с помощью каких-то неизвестных приспособлений или постоянно носят свои ножи с собой?
Хотя госпожа Тирей дала мне вволю насмотреться, я ни о чем ее не спрашивала. В конце концов, она ведь со мной не заговаривала.
Некоторые уроки усвоить не так трудно.
Рядом с кухней находилась столовая. Длинный стол, отполированный до блеска, напомнил мне карету Федеро. У стола стояли высокие и тонкие стулья, по виду такие хрупкие, что и меня бы не выдержали, не только взрослых. В то время как стены кухни были облицованы кирпичом и огнеупорной плиткой, стены в столовой были обтянуты материей цвета светлого янтаря с золотыми проблесками. Столовую расписала чья-то искусная рука. Я увидела множество птичек размером не больше моего ногтя; несмотря на крошечные размеры, птички были выписаны во всех подробностях. На место глаз кто-то вставил зеленые камешки размером меньше кунжутного семечка.
Крошечные птички большими стаями вились вокруг деревьев, которые я приняла за ивы. Все листики и веточки деревьев также были прорисованы очень тщательно. Между деревьями бежал ручей, извиваясь над низкими шкафчиками, которыми были уставлены стены столовой. В прозрачной воде сновали пестрые рыбки, росли камыши и цветы.
Теперь я понимаю, что столовую много лет подряд расписывал какой-то художник, приговоренный к такой участи волей Управляющего. В первый день рисунки показались мне такими живыми, что захотелось в них войти.
Да, меня так и подмывало броситься к стене и войти в нее. Нарисованные птички казались красивыми и свободными. С первых дней жизни в Медных Холмах я сознавала: когда-нибудь я отсюда уйду. А птички останутся тут навечно. Они заперты. Пусть они бессмертны, но неподвижны на обтянутой тканью стене.
Госпожа Тирей толкнула меня вперед. Красивую столовую пришлось покинуть почти сразу.
Центральная комната первого этажа выходила во внутренний двор. В плохую погоду можно было задвинуть потайные панели, но в остальное время низкие сиденья и мягкие скамьи не были защищены от шума и ветра. В этой комнате также имелся очаг. Вдоль одной стены стояли рамы; на полочках лежали орудия для различных ремесел. У другой стены на полке лежали свитки, стояли книги и переплетенные стопы пергамента и парчи. Посередине стеллажа открывалась дверь.
По-прежнему не произнося ни слова, госпожа Тирей вела меня все дальше.
В последней комнате на первом этаже не было окон, как в столовой. Стены здесь были обиты материей погрубее. Полы устилали плотные соломенные маты. Мебели никакой не было, кроме низкой деревянной скамьи, которую, похоже, бросили здесь случайно. Комната показалась мне странной; она разительно отличалась от остальных.
— Наружу, девочка! — буркнула госпожа Тирей.
Я поспешно бросилась вперед, чтобы не попасть под удар ее кулака, но она схватила меня за голые плечи и задержала:
— Не прыгай — это неприлично!
Я хотела ответить, но прикусила язык. Мы вышли на крыльцо и очутились в тени под колоннами, подпиравшими галерею второго этажа.
Госпожа Тирей развернула меня к себе лицом, по-прежнему больно сжимая мое плечо.
— В комнаты первого этажа тебе можно входить только во время уроков! Внизу с тобой все время будет какая-нибудь наставница. Ты не имеешь права спускаться, чтобы потренироваться, или поискать забытый платок, или под любым другим предлогом, который придет в твою тупую башку! — Она ткнула пальцем в другое крыло напротив пустой комнаты: — Сейчас мы поднимемся наверх. Там ты будешь спать, мыться и принимать пищу, если только не будет занятий внизу!
Я молча смотрела на нее круглыми глазами.
— Девочка, ты хочешь о чем-то спросить?
— Нет, спасибо, — сказала я. Никаких вопросов! Возможно, она протягивала мне руку, но я ее оттолкнула.
Госпожа Тирей меня не ударила. Я подумала: «Значит, не такая она всесильная!» Свое открытие я занесла в тайный список, уже формирующийся в глубине моего сознания.
Комнаты верхнего этажа выглядели попроще, хотя все равно были красивыми и хорошо обставленными; в папиной хижине такого и представить было нельзя. Ни номер Федеро в трактире, ни наша каюта на «Беге фортуны» не могли сравниться со здешним простым удобством и искусным мастерством.
Снаружи шла широкая галерея, на которой стояли несколько плетенных из тростника и лозы стульев и такой же стол. Все комнаты второго этажа выходили в галерею, но не соединялись между собой, как внизу.
На маленькой кухне, разместившейся над большой кухней первого этажа, все равно можно было бы накормить всех жителей моей родной деревни. Стены и пол были выложены глиняными квадратами, на которых изображались львы, пожирающие змей, которые, в свою очередь, пожирали еще одного льва, и так далее.
Посреди столовой стоял большой, но простой стол, отполированный до зеркального блеска, как и стол внизу. Деревянные стены, не обтянутые искусно расписанным шелком, были окрашены в светлые тона.
Рядом со столовой была гостиная, в которой стояли несколько деревянных стульев и маленькие столики. Очаг здесь был меньше, чем в нижней гостиной. Дальше шли две спальни: моя и госпожи Тирей. Спальня госпожи Тирей находилась рядом с лестницей. Я не сомневалась, что спит она чутко, как летучая мышь.
Двор, окруженный высокими стенами, купальни в погребе под большой кухней, двойной ряд комнат и чахлое гранатовое деревце долгое время составляли весь мой мир. И всем им управляла госпожа Тирей.
* * *
Мне выдали простые сорочки, похожие на те, что дал мне в пути Федеро. Всего сорочек было три, и мне вменялось в обязанность стирать их, чтобы они были исключительно чистыми. Пылинка на подоле, пятнышко жира на груди — и меня немилосердно драли за уши или отвешивали затрещины.
Сначала мы жили только наверху. Госпожа Тирей сняла с меня мерки, причем касалась меня гораздо бережнее, чем в первый день во дворе, когда она немилосердно толкала и тыкала меня. Она заставляла меня готовить еду — по крайней мере, пыталась. После смерти бабушки папа всегда готовил на ужин рисовую кашу. Кроме того, я была слишком мала, чтобы поддерживать огонь.
Она проверила, как я шью, и подивилась моей искусности. Мне очень пригодился навык пришивать к шелку колокольчики; я ведь управлялась с ними, сколько я себя помню. Госпоже Тирей я ни о чем не рассказывала. Правда, она ни о чем меня не спрашивала.
