Ничего этого я не сделала.
— Я буду скучать по тебе, — сказала я.
Танцовщица поцеловала меня в губы, а затем лизнула своим шершавым языком.
— Иди по воде. Река выведет тебя к морю, к большому городу. Я отвлеку преследователей на себя; пусть поплутают в горах!
Не дожидаясь, пока я начну отговаривать ее или целовать, она скрылась в темноте. Я готова была почти пожалеть врагов, которые попадутся ей сегодня ночью. Кровь у Танцовщицы бурлит, а когти сохранили воспоминания от убийства бога…
Так вот чего боялась богиня Лилия! Из любви к Танцовщице я приняла участие в богоубийстве. Лучше бы мне совсем не впутываться в дела богов!
Отдаленные крики напомнили мне о том, что пора двигаться. Я медленно брела по воде рядом с берегом. Вскоре я услышала громовые раскаты. Началась гроза. Оглянувшись, я увидела, что склон горы у меня за спиной то и дело освещают вспышки молний.
Выходит, мы не убили его! Жизнь для меня никогда не была простой.
Несколько часов я передвигалась ощупью. Дважды оскальзывалась и падала; во второй раз больно ударилась коленкой. Мне даже показалось, что колено разбито. С раненой ягодицей я еще могла хоть как-то передвигаться, но сломанное колено означало для меня смерть.
Мне повезло, я могла идти. Сзади из темноты сверкали вспышки факелов. Сбоку слышались чьи-то торопливые шаги. Разбойники погнались за Танцовщицей. Забывшись, я снова поскользнулась, съехала вниз по довольно ровной поверхности, как по желобу, и провалилась куда-то в темноту.
Я с силой ударилась о воду и не умерла только потому, что такая нелепая смерть возмутила меня. Выпустив из рук палку, я с головой ушла под воду. Я билась и рвалась; никак не получалось выплыть на поверхность. Света не было; я не знала, где верх, где низ. Грудь сдавило. Мне очень хотелось сделать вдох, хотя я и понимала, что умру. Наконец я почувствовала под ногами что-то твердое — камень? Оттолкнувшись, я пробкой полетела вверх.
В легкие наконец хлынул воздух. По голове что-то ударило — моя палка, которую я, глупая, выпустила при падении. Я ухватилась за нее: дерево ведь не тонет! Некоторое время я просто держалась за палку и кружилась в небольшом водовороте. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что съехала к подножию небольшого водопада.
Ничего смешного; мне было очень больно!
Собравшись с силами, я перебралась через илистый вал, намытый водой, и очутилась в стремительной Зеленой реке. На сей раз я крепко держалась за свою палку. Течение несло меня неизвестно куда; иногда я попадала на отмели, где ползла на животе по камням, песку или бревнам.
Каким-то образом мне удалось не удариться ни головой, ни коленями.
Еще более странно то, что мне удалось даже немного поспать. Во сне я увидела совсем молодой месяц. На поверхности воды вместе со мной плавали лилии. Цветки раскрывались по очереди и снова закрывались. В каждом цветке я видела лицо. Иногда лица были знакомыми: наставницы из храма Лилии, наставницы из дома Управляющего. Нескольких я не узнала.
Потом меня снова подхватило течение. Меня снова вынесло в водоворот. Немного покружившись, я ударилась о борт какой-то лодки.
Сверху перегнулась девочка и прищелкнула языком.
— Мама! — позвала она. — В воде какая-то женщина.
Приглушенный женский голос что-то спросил — кажется, жива ли я. Девочка ответила:
— Нет, по-моему, она мертвая.
Я открыла рот, пытаясь крикнуть, что я жива. Пока еще жива. Увидев, как шевелятся мои губы, глупышка с криком убежала.
Через борт перегнулась женщина с багром в руках.
— Я не мертвая, — с трудом проговорила я, задыхаясь и отплевываясь.
— Коринтия Анастасия, — крикнула женщина, — ты дуреха!
Меня кое-как втащили в лодку, а потом навалилось что-то черное и тяжелое — тяжелее, чем сон.
Я очнулась с чувством, что прошло очень много времени. Сколько — я не представляла.
Рядом, на невысоком стульчике, сидела Коринтия Анастасия. Девочка болтала ногами и ела рыбу. От запаха рыбы внутри у меня все сжалось. Некоторое время я молча разглядывала девочку. Светлые кудрявые волосы, светлые глаза, бледная кожа. Обычный ребенок, который живет со своей матерью.
Интересно, каково это — быть обычным ребенком и жить со своей матерью?
Видимо, меня уложили в главной комнате. Я увидела большой камин. У противоположной стены стояли две кровати. Над жаровней висели кастрюли; боковая лестница вела наверх — на чердак? Повсюду чистота и порядок, но следов богатства не видно.
Девочка заметила, что я пошевелилась, и спросила:
— Сейчас-то ты проснулась?
— Да, — ответила я, озадаченная ее вопросом. — А что, я просыпалась и раньше?
— Нет, — ответила она с набитым ртом. — Ты много говорила во сне. На каком-то непонятном языке.
— Надеюсь, я тебя не испугала.
— Нет, — ответила девочка. — Мне все равно. Кто-то, может, скажет, что ты ведьма, но только не мама. Она у меня умная.
— Вот и хорошо, — ответила я, стараясь забыть о тошноте. Мне казалось, я не смогу проглотить и ложки сока. В то же время, как ни странно, я чувствовала голод.
— Такой некрасивой девицы, как ты, я в жизни не видела, — заметила Коринтия Анастасия.
Мне оставалось лишь рассмеяться; точнее, я попыталась.
— Ты далеко пойдешь! — Я поняла, что лежу на спине и у меня сильно зудят ягодицы. Зудят, но не болят.
Сколько времени я провалялась без чувств?!
Что случилось с Танцовщицей? Где Чойбалсан и его армия?
Я попыталась встать и не смогла. В руках и ногах совсем не осталось силы.
— Где твоя мама? Мне нужно узнать новости и найти дорогу в Медные Холмы.
— Она велела передать тебе, на тот случай, если ты спросишь, что мир пока стоит.
— Что с Медными Холмами? — со страхом спросила я.
— Ничего. — Девочка улыбнулась и зачерпнула деревянной ложкой еще рыбы. — Зато у нас не все хорошо.
Слабость навалилась на меня, и я закрыла глаза.
Наконец, вернулась мать Коринтии Анастасии. Она была очень похожа на дочь, только взрослая. И более загорелая. На ней было оранжевое домотканое платье; из-под подола торчали грубые сапоги. Встреть я ее в других условиях, она показалась бы мне красивой.
— Пристань в Брайарпуле сожгли, — объявила она. — А вместе с ней — и мою лодку. За тобой охотится целая армия!
— Да, — вежливо ответила я. — Прими мои извинения.
— Неудивительно, что они жгли все на своем пути, — отрывисто продолжала хозяйка. Присев на край кровати, она погладила меня по голове и более спокойно продолжала: — Тебе здорово досталось, милая моя!
