Из убежищ, где они прятались, вышли те, кто с самого начала поддержали меня, — Чистильщик, Трактирщик и рыжая пардайна. За ними следовал Чоудри; возможно, его привлек знакомый с детства шелк, в который завернулась моя наставница.
Что она наделала?
Что я наделала?!
Молнии прекратились. Чойбалсан выпрямился во весь рост. Теперь он стоял у меня за спиной; мы вместе наблюдали за пардайнами.
Танцовщица сбросила с себя расшитый колокольчиками шелк. Разумеется, шелк был не бабушкин, а совсем другой; я ошиблась только потому, что Танцовщица вернулась верхом на буйволе. Глаза у Стойкого блестели; он смотрел на меня и тряс головой. Он больше не звал меня назад.
Танцовщица передала шелк Чоудри. Издали мне показалось, что у Чоудри не действует одна рука. Здоровой рукой он прижал шелк к груди и выразительно посмотрел на меня.
— Федеро! — сказала Танцовщица.
— Чойбалсан, — поправил ее бог.
Она легко спрыгнула со спины буйвола и направилась к нам.
— Ты завладел кое-чем, не принадлежащим тебе… Более того, захваченное тобой не предназначено для людей.
— Кому бы та сила ни принадлежала раньше, сейчас она моя! — Федеро-Чойбалсан разжал разбитые пальцы и ткнул рукой в какое-то здание вдали. В его крышу тут же ударила молния; во все стороны разлетелись кирпичи и горящие щепки.
— Старый фокус, — сказала я, сама себе удивляясь.
Он посмотрел на меня с таким выражением, что кровь снова застыла у меня в жилах.
— Вы обе снова здесь. Вместе вы составляете ключ!
— Нет! — Танцовщица приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки.
Ее сородичи следовали за ней по пятам, а с ними — буйвол Стойкий.
Хотя я по-прежнему плохо слышала, я прекрасно помнила его одышливое дыхание. Тогда я поняла, что мне удалось дотянуться до божества. Мой кусочек божественной сущности ожил. Стойкий — не столько посланец богини; он — призыв.
Тихий, безгласный бог терпения, он очень вырос — теперь-то я понимала, что боги умеют расти.
Танцовщица продолжала:
— Нет никаких ключей. Ты — треснутый сосуд. Ты похож на глиняный кувшин, в который налили расплавленное железо. Ты не способен вместить в себя такую силу!
Управляющий шагнул навстречу Танцовщице. Тень его неуверенно колыхалась. Я понимала, что он тревожится из-за пардайнов.
— Отпусти силу, Федеро! — приказал он. — Не ты владел ею, а скорее она владела тобой.
— Нет! — Чойбалсан весь затрясся.
Я снова почувствовала во рту металлический привкус.
— Нет, я ее не отпущу!
Танцовщица выпустила когти.
— Тебя нельзя поразить оружием, но за мной сотня моих сородичей. Мы разорвем тебя в мелкие клочья, и от тебя останется только кровавая лужа!
Терпение! Всякий раз, как дело доходило до драки, все почему-то заканчивалось плохо… Я привыкла убивать людей, но сейчас речь шла о более важных вещах — а также о менее важных.
Мы не должны убивать бога. Нужно убедить его самого отказаться от силы.
— Пусти меня, — сказала я Танцовщице. — Пожалуйста, дай мне попробовать.
Я взяла Федеро за руку. Сидящий в нем бог занес другую его руку над головой. Бог гневался. Федеро попытался вырваться, но почему-то не смог. Вместо этого он повернулся и посмотрел на меня.
— Тринадцать лет назад ты явился за мной. — Я крепко держалась за него, как будто он был моим отцом.
— Тебя увез из дома человек Федеро! — прогрохотал Чойбалсан, и от его голоса у меня заболели ребра.
Сделав вид, будто ничего не слышала, я продолжала:
— Я ненавидела тебя за это. Ты неплохо относился ко мне, не жалел для меня добрых слов и кормил меня лучше, чем родной отец. Иногда для ребенка и этого достаточно.
Глаза у него подернулись пленкой.
— Ты была умной девочкой, — услышала я слова человека внутри бога.
— Теперь я пришла потребовать свое. Какую бы любовь ты ни питал к ней, — подбородком я указала на Танцовщицу, — как бы ты ни относился ко мне, прошу тебя, послушай меня, как я однажды послушала тебя!
— Я не знаю, как отпустить силу, — вновь услышала я слабый голос Федеро. В глазах бога засверкали искры. Он с силой оттолкнул меня. Хорошо, что меня оттолкнул человек, а не бог, потому что я просто упала на мостовую, а не пролетела полквартала под треск ломающихся костей.
Пардайны бросились на Чойбалсана. Я свернулась клубком, чтобы они не растоптали меня. От страха я зажмурилась. Я боялась взглянуть в лицо собственной смерти.
Но меня не разорвали на части; я лишь услышала оглушительный треск молний, которые вспарывали небо. Во рту снова появился металлический привкус. Я ощетинилась и оцепенела. Казалось, гром бьет прямо мне в уши. Потом наступила тяжелая, давящая тишина, хотя камни подо мной дрожали, передавая звук.
«Богиня! — взмолилась я. — Сжалься над всеми нами!»
Открыв глаза, я увидела, что рядом со мной стоит божество Стойкий, похожий на папиного белого буйвола. Под ним метался клубок меха и когтей, охваченный пламенем. Пардайны загорались от пущенных в них стрел-молний; во все стороны летели клочья меха.
Глаза мои почти ослепли от яркого света, а уши оглохли от шума. Я приложила ладонь ко лбу и старалась смотреть только под ноги.
Пардайнам пришлось тяжело. Они рвали врага когтями, падали, снова вставали… Вот мимо прошагали огромные мускулистые ноги Бескожего. Сверкнула молния, осветив лужи крови на мостовой. Все мое тело казалось одной сплошной раной. Молнии то и дело освещали небо. Воздух тоже казался раненым.
И вдруг все закончилось. Молнии стихли, так же как и все остальное. Даже оглохшая, я почувствовала, что наступила тишина. Я выползла из-под буйвола и, придерживаясь рукой за его бок, встала на ноги.
Передо мной лежали, тесно сплетясь, Танцовщица и Федеро. Ей удалось с такой силой ударить его головой о камень, что разум покинул его. Как только мысли его улетучились, молнии прекратились.
Это в самом деле был Федеро. Божественная сущность вышла из него.
Ко мне бочком подошел Чистильщик. В руке он сжимал тонкий каменный нож. Я видела, как движется его треугольный рот — он что-то говорил мне, но я его не слышала; затем он нагнулся. Я поняла: он хочет отрезать у Федеро пальцы.
Я бросилась на него, поскальзываясь в лужах крови. Хотя я обессилела, а пардайн был гораздо, гораздо крупнее меня, я схватила Чистильщика за ноги и оттащила его от Федеро. Труп остался неизуродованным.
Чистильщик развернулся ко мне, на ходу замахиваясь ножом, но опустил руку, как только понял, кто на него набросился. Чистильщик склонился к моему уху; на его груди зашевелились страшные трофеи. На сей раз голос его донесся издалека, словно из длинной полой трубки.
