Откровенно говоря, и госпожа Тирей тоже понимала, какая я, — но по-своему. Самую большую боль мне причиняло именно сознание, что она догадывается о моей внутренней сущности и все же обращается со мной жестоко и часто срывается на меня.
Я по-прежнему пришивала колокольчики на воображаемый шелк невидимой иголкой. Со временем воспоминания о первых днях жизни поблекли и превратились в неясные тени, похожие на старинные гравюры, которые показывали мне госпожа Даная и госпожа Эллера. Но совсем не исчезали. Я старательно повторяла про себя слова на моем родном языке, хотя они ускользали от меня — с каждым летом их становилось все меньше и меньше. На место прежних слов приходили новые, петрейские. Новые знания, пришедшие с новым языком, затопили мою жизнь, как река.
Однажды — к тому времени я провела на Гранатовом дворе шесть лет с лишним — я поняла, что не знаю, как меня зовут. Очень долго все звали меня просто «девочкой», а собственного имени я давно не слышала. Меня называли «девочкой», и никак иначе… Мое истинное имя, тайное имя, данное мне при рождении, я не произносила даже про себя, даже шепотом в те ночные часы, когда позволяла себе насладиться самыми старыми воспоминаниями.
У меня никого не осталось, кроме Стойкого. Его имя было таким же сильным, как и он сам. Другие образы из тех первых дней — бабушка и колокольчики на ее похоронах, лягушки в канавах — тоже были сильными. Но и слова, и вещи, которые они обозначали, все время ускользали, уходили от меня, как уходит из-под ног песок во время прилива.
В ту ночь, когда я не смогла вспомнить свое имя, я плакала горько, навзрыд. Потом я услышала, как госпожа Тирей пошевелилась. Она кряхтела и ворчала, и я заставила себя замолчать. Спустя какое-то время я поняла, что ворочалась и ворчала она нарочно. Она не стала меня бить, разрешив плакать.
Может, таким странным образом она проявляла свою любовь ко мне?
Этот вопрос снова заставил меня расплакаться, на сей раз я плакала молча, дрожа всем телом.
Шли дни. Во время наших ночных вылазок под землю мы начали встречать людей. Если путешественники по крышам больше молчали и держались особняком, как далекие звезды, внизу, под городскими улицами, принято было вести себя совсем по-другому. Увидев кого-то, нужно было остановиться и дать встречному осмотреть тебя.
— Здесь сразу видно, кто враг, а кто — нет, — объяснила Танцовщица после одной такой встречи. — Тот, кто не останавливается, все равно что замахивается на тебя кинжалом. Звери и безумцы не остановятся, и ты сразу понимаешь, что они опасны.
— А друзья?
— Внизу, под камнями, друзей нет.
— А ты?
— Я такая, какая есть… Тебе решать, друг я или враг.
Я долго думала над ее словами, но так и не пришла ни к какому выводу.
Через несколько месяцев после того разговора Танцовщица начала знакомить меня с некоторыми обитателями подземелий. Так, однажды она прошептала:
— Матушка Железная!
Встречная кивнула. Она была невысокого роста и показалась мне всего лишь тенью, хотя ее глаза сверкнули в слабом отражении «холодного огня» у меня в руке. В ее внешности было что-то необычное, даже пугающее, хотя я не могла понять, в чем дело — в ее одежде, кольчуге или необычности фигуры.
— Это моя ученица, — сказала Танцовщица.
Матушка Железная ответила на незнакомом мне языке. Голос ее шел откуда-то из глубины, как будто она была гораздо выше, чем казалась — великаншей с широкой, как у лошади, грудью. К тому времени я довольно много знала о звуках и о том, как они извлекаются.
Танцовщица ответила на том же языке. Обе кивнули, и матушка Железная обошла нас кругом. Запах от нее шел не самый лучший: потянуло кожей, из которой шьют конскую сбрую, металлической стружкой и навозом, как в стойле. В общем, пахло от нее вовсе не человеком.
Тогда я, конечно, сочла за лучшее промолчать, но позже спросила:
— Кто она?
— Матушка Железная.
Мы сидели у гранатового дерева; я переодевалась из черного ночного наряда.
— Да, но кто она такая? Что она делает под землей?
— Она сама по себе и занимается своими делами.
Значит, матушка Железная — призрак? А может, она какая-нибудь незначительная богиня?
— Ты не ответила на мой вопрос!
— Да, девочка. — В лунном свете я увидела улыбку Танцовщицы. — Но знай: все встречные под землей, чьи имена я тебе называю, — не враги.
— Но и не друзья.
— Верно. И все же, если ты попадешь в беду, матушка Железная, возможно, поможет тебе. Если захочет. Она не станет намеренно умножать твои несчастья.
— Спасибо. Я понимаю.
— Пожалуйста, — серьезно ответила Танцовщица.
Внизу мы познакомились еще кое с кем; он стал не просто именем, которое слышишь один-два раза. Впервые мы повстречали его в одну из самых теплых ночей, в середине нежаркого северного лета.
Танцовщица тогда как раз учила меня падать в темноте. Она, бывало, приказывала мне оставаться в относительно безопасном месте, а сама куда-то уходила, унося с собой мой «холодный огонь». Через минуту-другую она цокала языком — если цокнет один раз, значит, прыгать нужно на три шага. Набравшись храбрости, я шла вперед, находила обрыв и прыгала вслепую.
В первый раз я чуть не умерла от страха, хотя падать пришлось с совсем небольшой высоты — локтей с трех, а то и меньше. Натренировавшись, я немного привыкла, хотя прыжки в темноте никогда не были простым делом. И все же я привыкла доверять своей наставнице и научилась падать в темноте.
— Слушая эхо, ты всегда сумеешь определить, где стены и своды, а где дно, — учила меня Танцовщица. — Как только ты привыкнешь падать с небольшой высоты, мы будем учиться оценивать глубину колодца.
Упражнение нельзя было назвать обычным, но я давно поняла, что истинная цель наших занятий состоит в том, чтобы я постоянно действовала на пределе своих возможностей.
Я стояла на выступе; впереди, примерно в шаге от меня, была низкая каменная балюстрада. Их я не видела, но по опыту помнила, что они там. Танцовщица цокнула языком четыре раза; каждый раз обозначал три шага. Всего, значит, предстояло пролететь расстояние в двенадцать шагов. В прыжке нужно было успеть сгруппироваться и перекувырнуться в воздухе перед приземлением. Так меньше риск переломать кости; руки смягчат удар о землю. Во время таких ночных тренировок туфли и перчатки защищали мои ладони и ступни. И все равно мне угрожала опасность вывихнуть сустав или прищемить руку или ногу. Когда я была еще мала, мне помогали мой небольшой рост и худоба.
Когда я уже сгруппировалась для прыжка, кто-то тронул меня за плечо. Вскрикнув от неожиданности, я упала, больно ударившись о каменную балюстраду. Нападающий нагнулся ко мне.
Я со всего маху ударила его рукой снизу вверх. Незнакомец попятился, резко втянув в себя воздух. Я услышала тихий шорох: Танцовщица спешила ко мне на помощь. Через мгновение рядом замерцал «холодный огонь».
