Несмотря на то что мое «шитье» было вымышленным, оно утешало и успокаивало меня.
Мы с Септио встречались под землей неоднократно. Наши с ним тропы пересекались настолько часто, что я поняла: это не совпадение. Он, как и Федеро, играл роль в тихом заговоре, который окутывал мою жизнь невидимыми нитями.
Я больше не била его, а Септио не напоминал о первом нападении. Время от времени мы с ним даже разговаривали.
— Боги Медных Холмов — молчаливые боги, — говорил он. — Они такие же настоящие, как боги в любой другой стране. Я мог бы показать тебе их ложа и их тела, но их сила тебя ослепит.
— Если кто-то превратился в кости, он не просто «молчит».
— У богов все по-другому.
Позже мы с Танцовщицей тихо разговаривали, по очереди влезая на резную стену и прыгая с нее.
— Бога, которому служит Септио, зовут Чернокров, — сообщила Танцовщица.
— Бога с таким именем как-то не хочется призывать.
— Не знаю. Септио поддерживает тех, кто не согласен с Правителем Медных Холмов. Правда, это не означает, что у них общие интересы. Мой народ обычно не придает значения богам людей, а они — нам.
Бесполезно было расспрашивать Танцовщицу о ее богах. Она так мало рассказывала о своих соплеменниках, что я даже не знала, как они сами себя называют. Даже ее настоящего имени я так и не узнала. Единственное, что я поняла, — соплеменники Танцовщицы верят в путь души и все без исключения пронизаны общими связями.
— Я человек, — тихо сказала я.
— Ты нездешняя. В тех краях, где ты родилась, есть свои боги и духи. Они должны быть важны для тебя.
— Тульпы! — в голове всплыло полузабытое слово. — Они похожи на душу какого-то места или события… Наверное, тульпы — то же самое, что мысли.
— Ты принадлежишь своим тульпам. Город Медные Холмы принадлежит Чернокрову и его спящим собратьям.
— Теперь я тоже принадлежу Медным Холмам. — Неприятное открытие стало откровением даже для меня самой. — Я почти не говорю на языке своей родины, а на петрейском умею со знанием дела изъясняться на многие темы. Музыка моих соплеменников мне незнакома, зато я знаю, на каких инструментах играют здесь. То же самое и с едой, и с одеждой, с животными, с оружием. Пусть мои корни на опаленном солнцем юге, меня привили на ветку Медных Холмов.
— Возможно, — ответила Танцовщица, немного помолчав. — В этом городе не одна дюжина богов. Чернокров — лишь один из них. У каждого свои заботы, свои цели, свои храмы и священники.
— Значит, здесь как на рынке. Каждый лоточник нахваливает свой товар, а покупатели охотятся за самыми свежими плодами.
Танцовщица не спешила с ответом, а когда заговорила, я уловила в ее голосе грусть.
— Возможно, ты имеешь право так рассуждать, но от тебя ускользает глубинная истина. Боги такие же настоящие, как люди. Они бывают мелочными и благородными, злыми и добрыми, сильными и слабыми. Нельзя купить себе богиню на день, а потом выбросить ее. Каждый бог что-то значит для этого города. Каждый из них за что-то отвечает. Их призывают в случае нужды, и они остаются среди горожан, пока все о них не забывают… — Танцовщица тяжело вздохнула. — Если только их призываю не я!
Время от времени приезжал Федеро. Он пробовал мою стряпню, вертел в руках вышивки, смотрел, как я танцую. Мы с ним беседовали, но я ни на миг не забывала о том, что от важных разговоров лучше воздерживаться. Госпожа Тирей пряталась в тени крыльца, подслушивая, о чем мы говорим. Если я позволяла себе откровенные высказывания или жалобы, вечером меня ждала порка.
Конечно, прошлого не изменишь, однако я жалею об одном: что мы с Федеро никогда не разговаривали на моем родном языке. Мы не беседовали на языке, для которого у меня даже названия не было. Разумеется, Федеро знал несколько чужестранных языков; ведь ко мне он обращался по-моему, когда увел меня от отца.
Госпожа Тирей считала чужестранные слова какой-то заразой. К Федеро она тоже относилась с подозрением.
Перед сном, когда я лежала в постели и перебирала самые первые воспоминания, они все больше уходили во мрак. Однако я никогда не забывала Стойкого и звона бабушкиных колокольчиков.
С другими кандидатками я не встречалась, но чем чаще госпожа Тирей приглашала на Гранатовый двор многочисленных гостей и заставляла меня демонстрировать свои успехи, тем сильнее разгоралось во мне чувство соперничества. Не проходило и месяца, чтобы Управляющий не требовал плодов нашего труда. Я выводила каллиграфические надписи в классическом стиле, заимствованном из земель на Солнечном море. Я сама сочинила танец и обучила ему служанку; она исполнила танец под мою музыку, которую сыграл оркестр. Мне присылали собаку, которую я должна была за две недели обучить тому или иному трюку.
Об исходе состязания мне никогда не сообщали. Лишь иногда я могла судить по настроению госпожи Тирей, что ей сообщили новость, но хорошую или плохую — я понятия не имела.
Наконец смысл моего обучения полностью открылся мне. Управляющий в своем доме растил женщин, которых потом продавал в жены знатным вельможам, богатым купцам из Медных Холмов и, возможно, знати из соседних городов-государств Каменного Берега. Наверное, я должна была гордиться своими познаниями и многочисленными талантами… И все же я понимала, что я — рабыня.
Приход госпожи Шерлиз укрепил мои подозрения.
Ее уроки проходили по ночам; до сих пор я ни с кем не виделась по ночам, кроме Танцовщицы. Госпожа Шерлиз объясняла, что скоро у меня вырастет грудь, а потом из меня потечет кровь. Она приносила с собой книжечки в черных кожаных обложках; я видела на картинках охваченных страстью мужчин и женщин в разных позах. Госпожа Шерлиз показывала мне свои картинки еще до того, как объяснила, что меня ждет. В будущем у меня одна задача, говорила она. Я должна всячески угождать своему господину. Постоянно улыбаться, просить, а не требовать — и всегда быть нежной и ласковой.
Когда она впервые заговорила об этом, я разозлилась. Хотя вслух я ничего не сказала, госпожа Шерлиз, должно быть, все поняла по моему лицу, потому что спросила:
— Девочка, как по-твоему, каков удел женщины в нашем мире?
Не раздумывая, я выпалила:
— Наверное, выбирать?
— Ты рождена не здесь. Ты ведь приехала издалека, да?
Я кивнула.
— Из какой-нибудь маленькой деревушки?
— Да.
— Подумай, что ждало бы тебя на родине? Став взрослой, ты, скорее всего, вышла бы замуж за простого крестьянина… За соседского сына, который знал бы о любви не больше отцовского вола. Здесь ты хотя бы знаешь, как может быть и как достичь цели, если тебе дадут такую возможность. Там твой выбор был бы тонким, как нить, и не доставил бы тебе совсем никакой радости.
«И все же я выбирала бы свою судьбу сама», — подумала я. Я часто вела сама с собой такие споры, но всегда проигрывала в них.
