— Я пока жива, матушка.
— Да, девочка. — Матушка Мейко помолчала, поджала губы, а потом уверенно объявила: — Ты ведь девочка, кого бы ты ни убила!
Сон мигом слетел с меня. Я стала озираться по сторонам. Непонятно, где дверь; как выбраться отсюда? Только бы выйти, а там как-нибудь убегу по крышам… Но в такое узкое окошко не пролезла бы даже я.
Матушка Мейко коснулась меня своей клюкой:
— Послушай-ка, ты. Я пришла не для того, чтобы вершить правосудие.
Я решила не хитрить:
— Благодарю за ночной отдых; вы все мне очень помогли. Но сейчас я бы хотела отправиться дальше.
— Ничего подобного! — Матушка Мейко снова дотронулась до меня клюкой. — Ты чужестранка, хотя по лицу — селистанка, как и я. И все же ты не выживешь здесь в одиночку, потому что почти ничего не знаешь о наших краях. Ты несешь на себе тяжкое бремя и обладаешь необычными навыками. — Она снова коснулась меня клюкой. — Такие навыки, как у тебя, даются не везде — особенно девушкам.
Она говорила на селю; хотя я понимала, что вспыльчивость мне не поможет, я ничего не могла с собой поделать.
— Матушка, прошу, зовите меня Зелёная.
— Зелёная… — Старуха снова оперлась на свою клюку и некоторое время внимательно разглядывала меня.
Первое время я не отводила взгляда, а потом сдалась. Движимая любопытством и страхом — взрывоопасной смесью, — я не удержалась и спросила:
— Как вы догадались, что я убила человека?
Матушка Мейко хмыкнула и довольно долго не отвечала. Наконец она сказала:
— Девушки твоего возраста обычно не ходят с такими ножами, как у тебя. — Я невольно ощупала ногу — проверить, на месте ли мое оружие. Нож никуда не делся. — На дороге ты вела себя так, словно нож — это змея, а иногда — как будто нож твой лучший друг. Я сразу поняла, что когда-то этот нож оказал тебе большую услугу. Какую услугу может оказать нож девушке? Скорее всего, он спас ей жизнь… или, может быть, честь?
— И то и другое, — кивнула я.
— Ты знаешь о Праве смерти?
— Да.
— Убить в первый раз очень трудно. Убивать во второй раз легче. На третий раз убийство превращается в привычку.
Странно было слушать, как женщина, по возрасту годившаяся мне в бабушки, так непринужденно рассуждает об убийстве. Как будто убийство — дело совершенно обычное. Внешность и слова матушки Мейко располагали к откровенности.
— Я уже убила… двоих.
Матушка Мейко сразу подметила мое смущение.
— Только двоих?
— Только двоих.
Она снова хмыкнула и надолго задумалась.
— Ты как-нибудь отметила свои преступления?
— Меня страшно вырвало, а потом я долго плакала. — Я вздохнула. — Я помолилась за их души, хотя ни один из них по большому счету не был достоин моего сожаления.
Матушка Мейко так подалась вперед, что я испугалась: вдруг упадет с табурета? Затем она взяла меня за руку:
— В таком случае твоя душа еще при тебе. Возможно, здесь найдется для тебя место.
— Могу ли я убить в третий раз?
От улыбки матушки Мейко кровь застыла у меня в жилах. Сердце ушло в пятки.
— Да. Если ты найдешь в себе силы убить в третий раз.
— А… как же те, кто обладает Правом смерти?
— Моя милая Зелёная, как по-твоему, а мы-то кто?
Я надолго задумалась. Может быть, она и подослала уличных воришек следить за мной? Даже Маленький Карин мог подчиняться этой женщине. Пусть она уже старуха, пусть глаза ее почти не видят, а лицо покрыто сеткой морщин; она не менее ужасна, чем заговорщики при дворе Правителя в Медных Холмах.
В тот миг я боялась ее так, как не боялась никого в жизни. Я поняла, что отсюда мне никуда не деться. Не убежать от нее. Особенно в этом городе.
Я заставила себя улыбнуться, хотя матушка Мейко, конечно, понимала, что улыбка притворная.
— Тогда я с радостью воспользуюсь вашим гостеприимством!
— Никогда не видела, чтобы сюда принимали таких перестарков, как ты, — сказала мне девочка с заостренным личиком. Носик у нее был узкий, как у моей бабушки. При знакомстве она промямлила свое имя так быстро, что я его не запомнила. Облаченная в блеклое одеяние, она выглядела ненамного моложе меня. Похоже, ее приставили руководить мною. Следом за ней я шла по извилистому коридору.
— А обычно сколько лет… тем, кого сюда принимают?
— Я была младенцем, — с гордостью ответила моя спутница. — Меня подбросили к Двери Слоновой кости.
Меня тоже похитили в младенческом возрасте! Но никто не приносил меня к тайному входу в женский храм.
— Мне двенадцать, скоро будет тринадцать.
— Понятно. Ты ведь с востока? Из Бхопуры?
— Откуда ты…
Девочка покачала головой:
— В твоих вещах я увидела расшитый колокольчиками шелк. Только бхопурские крестьянки пришивают колокольчики к куску материи… Напрасная трата времени и сил! Впрочем, иногда крестьянки с востока выходят за здешних вельмож… И все-таки им не понять, что такое настоящее искусство!
Я воспылала немедленной и глубокой неприязнью к этой девочке.
— Я много путешествовала.
— Зачем? Все самое лучшее здесь, в Калимпуре.
Мы очутились в просторных покоях с высокой алебастровой ванной, вделанной в пол. Остролицая девочка тут же скинула свой небеленый халат, сняла сандалии. Грудь у нее была еще совсем плоская; я застеснялась своих холмиков.
— Пойдем купаться!
Мне пришлось дольше снимать с себя мужскую одежду. Когда я сняла сандалии и положила на пол нож, она присвистнула:
— Нам не позволяют носить такие ножи, пока мы не отогнем Шестой Лепесток!
— Что? — не думая, переспросила я. Мне совсем не хотелось откровенничать с этой неприятной девочкой.
— Мы проходим испытания. Охотимся с разными видами оружия, доказывая, что достойны лучшего… — Помолчав, она с восхищением продолжала: — Должно быть, ты очень кому-то понравилась!
— Только в жизни, — буркнула я. Смущенно прикрыв рукой груди, я скользнула в ванну.
Девочка бросила в воду травяные шарики и душистые соли, а потом спустилась сама. Вскоре вода помутнела, и мне стало легче. Некоторое время она разглядывала меня, не сводя с меня пристального взгляда.
— Ты вся в синяках, я заметила, — сказала она наконец. — Кто-то тебя очень сильно избил.
Я решила, что лучше ответить правду:
— На меня набросились восемь или десять человек сразу!
Девочка взволнованно наклонилась ко мне:
