— А ну, приятель, подними нас на борт! — крикнула я, подражая бхопурскому выговору.
Мой земляк посмотрел на отряд лучниц на причале, потом перевел взгляд на меня. Он больше не смеялся.
— Мальчик, от тебя одни неприятности!
Нам надо было как можно скорее выбраться из воды.
— Нет, наоборот! Я принесу вам удачу!
— Как?
— Подними нас на борт, тогда скажу.
Бхопурец снова покосился на матушку Ваджпаи. Та кивнула. Нахмурившись, недовольные матросы сбросили нам два каната. Мы кое-как подтянулись по ним в своих нищенских лохмотьях. Кто-то подал мне руку, помогая перевалить через борт. От Танцовщицы все старались держаться подальше.
Вначале я просто лежала на теплой, согретой солнцем палубе, стараясь отдышаться. Хотя сердце бешено колотилось в груди, опасность утонуть мне больше не грозила. Танцовщица закашлялась и стала извергать из себя воду. Матросы, ругаясь, отходили подальше.
— Говори быстрее! — велел бхопурец. — Не по душе мне эти стрелы. А твоя спутница мне всю палубу заблевала!
Я задумалась. Что бы ему такое сказать? Правда ему вряд ли понравится. Не знаю, относится ли он с почтением к калимпурским богам. Возможно, он поклоняется своей умершей прапрабабушке или какому-нибудь местному мелкому божеству… К тому же маловероятно, чтобы он поверил оборванному, мокрому мальчишке, лежащему у его ног.
Поэтому я встала.
— Не стану врать, от меня действительно одни неприятности, — сказала я. — Зато неприятности именно такие, какие ты хочешь!
— Как так, малыш? — засмеялся бхопурец.
— Твой корабль наверняка заходит во все прибрежные порты. Иногда находятся умники, которые думают, будто им не нужно платить. Верно?
Мой собеседник тут же замкнулся и насупился:
— Всякое бывает.
— Если хочешь, испытай меня. Я сумею победить любого из твоих людей. Даже двоих! Если мне удастся положить их на палубу, возьми меня в команду! Я буду охранять твой груз от врагов… — Я слегка пнула Танцовщицу носком ноги: — Моя подруга не переносит воду, но на суше — на палубе ли, в порту или в таверне — она всех вас заткнет за пояс!
Тихо застонав, Танцовщица перевернулась на спину и выпустила когти. Бхопурец невольно попятился, но потом снова рассмеялся:
— Может, ты и правду говоришь… И все равно ты глупец!
— Меня не зря охраняют целых двенадцать лучниц, — невозмутимо возразила я. — А еще я очень хорошо готовлю.
— Хватит! — прокричала с причала матушка Ваджпаи. — Сегодня никаких драк не будет! — Размахнувшись, она швырнула на палубу кожаный мешочек. Он многообещающе звякнул, и у капитана загорелись глаза. — Эти монеты твои, если ты сейчас же снимешься с якоря и отплывешь в Бхопуру с двумя пассажирами на борту!
Он схватил мешочек, развязал тесемки и расплылся в улыбке:
— Через час отходим!
Крича и переругиваясь, матросы спустили на воду шлюпку, закрепили фалинь и на веслах оттащили судно от причала. Матушка Ваджпаи сделала мне руками знак лилии. Стоящая рядом с ней матушка Гита подмигнула.
Медленно развернувшись, мы вышли из калимпурской гавани.
Наше судно называлось «Читтачаи», а его капитана звали Утави. Он согласился отойти на приличное расстояние от Калимпуры, добраться до оживленных морских путей. Там мы решили пересесть на какое-нибудь крупное судно, которое направляется к Каменному Берегу. Матушка Ваджпаи заплатила столько, что могла бы купить весь корабль.
Пока корабль шел на восток вдоль побережья, у нас с Танцовщицей почти не было возможности побыть наедине. Мы не могли уединиться на открытой палубе; оставалось лишь небольшое пространство под полуютом и закуток под шкафутом, в котором хранили ведра, тряпки и прочую утварь.
Через день, как следует рассмотрев корабль, я поняла: либо здесь очень просторные трюмы, либо где-то имеется тайник. Капитан «Читтачаи» — контрабандист; он провозит всевозможные товары в порты в обход таможни и налогов не платит.
Нас капитан тоже считает ценным товаром.
В сущности, положение наше казалось немногим лучше, чем на причале Арвани, разве что нам не грозила опасность утонуть. Мы согрелись и высушили одежду, нас накормили, но что дальше? По вечерам мне очень недоставало моего шелка с колокольчиками. Хотя в последнее время я пришивала колокольчики скорее по привычке, потеря очередного куска шелка опечалила меня. Мне казалось, я уже не смогу в который раз начать все сначала и пришить к новому куску материи несколько тысяч колокольчиков.
Интересно, как женщинам с моей родины удается не сбиться в счете дней? Правда, они ведь за всю жизнь не уезжают далеко от дома. Я вспомнила Шар. Она родилась в жалкой лачуге, вышла замуж за односельчанина и переселилась к нему в такое же убогое жилище… После смерти мужа она, скорее всего, перейдет в третью лачугу, к кому-нибудь из детей. Будет ссориться с невесткой… И за всю жизнь не покинет пределы родной деревни.
Хотя я прожила совсем недолго, я уже в третий раз переплываю море. Трудно ожидать, что я сохраню все обычаи своей родины. И все же мне было грустно. Может, Клинки сохранят шелк с колокольчиками до моего возвращения? Нет, скорее всего, Самма сожгла его.
Каждый шаг в сторону дома уводил меня все дальше от дома… Как раньше, когда меня увозили против моей воли.
— Там, в Калимпуре, я убила человека, — призналась я Танцовщице в первый вечер.
— Когда ты стала убийцей? — посерьезнев и погрустнев, спросила она.
«Я не стала убийцей», — внушала себе я, вспоминая удивленное лицо Майкла Карри. Он медленно оседал на пол, и глаза его постепенно тускнели.
— Ты сама учила меня бороться со злом, — возразила я, хотя и понимала, что моя отговорка никуда не годится.
— Неужели человек, которого ты убила, в ответе за все зло мира?
— Нет. — Я отвернулась.
Берег был совсем рядом, в нескольких сотнях шагов. В океан вдавалась широкая песчаная коса; джунгли подступали почти к самой воде. На деревьях, невидимые в темноте, кричали обезьяны. Теплый вечерний ветерок сменил направление, и нос корабля отклонился к северу. До нас доносился запах гнили. Понятно, почему обезьяны кричат: наелись перебродивших фруктов и опьянели.
— Мне сказали, что я служу правосудию… Такая служба пришлась мне по душе после того, как я освободилась из рабства, в которое меня продали!
Танцовщица долго молчала и наконец сказала:
— Многое из того, что делал… и делает Федеро, я не понимаю. В прежние времена он служил экономом и казначеем у Управляющего; он покупал девочек по обязанности. Насколько мне известно, он выкупил тебя у твоего отца у ворот вашего дома.
— Купил, как вещь! — буркнула я. — Купил, как…
Она перебила меня, по-прежнему не повышая голоса и тщательно подбирая слова:
