«Забудь все, Шрайнер. Забудь, что ты ненадолго снова стал Краевым. Пей! Три капли мартини на ведро водки».
Палец быстро ткнул в «Enter». Картинка медленно развернулась сверху вниз, заняла весь экран, превратилась из неопределенных желтых пятен в четкую фотографию.
Рыжий лисенок. Маленький лисенок, не сменивший еще пушистый подшерсток на жесткую шерсть лисьего подростка. Но уже с острыми зубками, которые так мило блестят при улыбке. Темный носик, темные лапки и желто-оранжевое тельце, заканчивающееся тонким детским хвостиком.
Краев судорожно сглотнул слюну. Дрожащими руками ввел данные для распечатки. Успеть напечатать, пока чудо не пропало, не исчезло в результате какого-нибудь компьютерного сбоя. Листок размером десять на пятнадцать выполз из щели фолдера. Краев близоруко поднес его к глазам. Губы его кривились, не зная, куда направить свои уголки: то ли вверх — для того, чтобы улыбнуться, то ли вниз — чтобы заплакать.
Маленький рыжий лисенок сидел на фотографии. Он улыбался — по-своему, по-лисьи. В зубах он держал корзиночку, на которой было написано: «Я всегда выполняю свои обещания. Привет от СКД».
И все. Все.
Краев все-таки улыбнулся. Взвыл от счастья. И показал неприличный жест — может быть, сильным мира сего, а может быть, и небу, так несправедливо распорядившемуся его судьбой.
«Привет от СКД». От Салема, Крюгера и Дианы. Лизка была жива. И все они были живы — даже Крюгер! И надо думать, вели не самое жалкое существование — если Лисенок улыбался. Они даже получили доступ к Интернету. И самое главное — они помнили о нем, Краеве!
— Привет, чумники, — пробормотал Краев. — Привет. Где вы там?
* * *
— Герр Шрайнер. — Портье, звонивший по внутреннему телефону, неплохо говорил по-немецки. — Не могли бы вы спуститься вниз, в ресторан отеля? Здесь вас ожидает один господин, он хотел бы вас видеть.
— Какой еще господин? — проворчал Краев.
— Он просил не называть его имени. Он сказал, что это будет для вас сюрпризом. Приятным сюрпризом.
— Ну ладно. Пусть поднимется сюда, ко мне в номер.
— Извините, герр Шрайнер, — деликатно произнес портье. — Я думаю, что он не поднимется. Это очень известный в мире человек, он просил не называть его имени… Я не могу давать вам советы, но на вашем месте я надел бы хорошую одежду и спустился в ресторан. Он сказал, что будет ждать вас полчаса, а потом уйдет.
— Увидим, — буркнул Краев и положил трубку. Конечно, он спустится — из простого любопытства.
То, что человек не поднимается к нему в номер, уже говорит о том, что человек занимает высокое положение в обществе. Не может себе позволить запросто завалиться в гости к никому не известному учителю из Эссена и пить с ним водку на балконе. Кто там приперся, интересно? Кто-нибудь из пяти знаменитостей? Может быть, сам Фредериксон? И какого черта ему нужно? Ему намекнули, что этот учитель из Эссена, скромный, но дьявольски богатый — не такая уж и простая персона?
«Галстук ни за что не надену, — решил Краев. — Брюки и рубашка — уже великое одолжение с моей стороны. Бумажник. Фолдер взять? Взять. Он всегда должен быть со мной. Особенно после того, как объявился Лисенок. А вдруг Лисенок снова захочет прислать мне какое-нибудь сообщение?»
Краев спустился на третий этаж, где располагался ресторан, на лифте. И едва он прошел через круглую арку в зал, сразу понял, кто к нему пожаловал. Человек квадратных форм сидел в кресле, положив одну толстую ногу на другую, покачивал оранжевым ботинком и попивал апельсиновый сок.
Интересно, водку он уже совсем не пьет? Наверное, нет. Выглядит он, во всяком случае, свежо и бодро. Не хуже, чем на экране «Телероса».
— Привет. Неплохо выглядишь. — Краев пожал толстяку крепкую руку и сел напротив. — Ты водки совсем больше не пьешь?
— С утра — нет, — сказал Жуков Илья Георгиевич, министр иностранных дел Российской Федерации. — Я тут проездом. Извини, дела… Уже через час мне предстоит куча всяких официальных встреч.
— А наша — неофициальная?
— Более или менее, — Давила кивнул на фотографа-папарацци, высовывающего хобот своего телеобъектива из зарослей экзотических лиан, вьющихся вдоль стены ресторана. — Вся моя жизнь сейчас на виду. В туалет сходить нельзя, чтоб не сфотографировали.
— Ну, как у нас там дела, в России?
— Да ты и так все знаешь. Газет не читаешь, что ли?
— А что газеты? — Николай усмехнулся. — Газеты пишут то, что говорите им вы. Меня интересует то, что творится на самом деле. Хотя ты, конечно, не скажешь мне? Я ведь теперь вроде как вне российского закона…
— А что ты хочешь услышать? — Давила прищурился. — Знаю, знаю. Ты мечтал бы услышать хорошие новости. Хорошие для тебя. Что ваше дело не пропало, что все люди в России избавились от вируса в генах, что сменилась проклятая власть, принуждающая свободного русского человека, от природы разгильдяйского, раздраженного и пьяного, быть порабощенным, дисциплинированным, добрым и трезвым, что совершенно для него неестественно. Но только как раз этим я тебя порадовать не могу. Порядок мы навели очень быстро, Коля. Потому что Россия у нас одна. И мы не можем позволить пропасть ей, сгнить — даже во имя идеалистических мечтаний таких людей, как ты, Бессонов и вам подобные.
— Мы действовали ради блага российских людей.
— Ради блага? — Давила положил на колени кейс, щелкнул замками, извлек оттуда пачку цветных фотографий и россыпью бросил на стол. — На, полюбуйся. Специально для тебя прихватил. Ты этого добивался, да? Можешь гордиться деяниями рук своих.
Краев помнил, как все это начиналось. Но он не ожидал, что злоба, проснувшаяся в людях, лишенных вируса, дойдет до такой степени. Гора человеческих голов, сложенных друг на друга. Мертвые милиционеры, вереницей насаженные на острые пики чугунной ограды. Взорванный монорельс, скинутые с высоты и разбитые вагоны. Полыхающие дома с языками пламени, вырывающимися из окон. И наконец, серая стена с надписью «Временный эпидемиологический карантин». Стена с запертыми воротами, которую штурмуют вооруженные люди. Картинки из темного средневековья…
— Чумники отбились от этих? Выжили? — Во рту Краева пересохло, и он судорожно сделал глоток пойла, только что доставленного официантом.
— Выжили твои чумники. — Давила собирал фотографии обратно. — Отбились от этих озверевших ублюдков и сами пошли в атаку. Чумники спасли нас. Снова спасли. Только знаешь, почему горько мне? Потому что большая часть тех уголовных подонков, которых убили чумники на своем пути, еще недавно была приличными людьми — неагрессивными и трудолюбивыми. Теперь дети их остались сиротами. Зачем им нужно было погибать? Во имя твоего мифического блага? Это ты их сделал зверями, Краев. Ты!
— Как вы справились с этим?
— Так же, как и раньше. Чумники собирали всех в кучу и вакцинировали по-новому. Новой вакциной. Неужели ты думаешь, что мы настолько тупы, чтобы иметь в арсенале только один штамм вируса? Вирус многолик. Он — как кубик Рубика, и комбинации его неисчислимы. Все люди ревакцинированы. Они снова живут нормальной, спокойной, созидательной жизнью.
