Благодарение богам, там оказалось немного дров, чтобы протопить дом. Герею бил озноб. Трясущимися руками она набрала поленьев. Закоченевшие пальцы не слушались, а голова кружилась так, что казалось, будто под ногами палуба корабля, попавшего в шторм. Анаис пошатнулась, попятилась, чтобы удержать равновесие, и уперлась в дверь, что вела в дом. Та подалась, петли жалобно скрипнули.
Очнулась Анаис на полу, на грудь что-то давило. Она столкнула с себя поленья и расплакалась от бессилия и усталости. Через некоторое время, рассердившись на себя, поднялась, растопила печь и только после этого позволила себе рухнуть на лежак, в кучу старых пыльных шкур.
Она выпала из реальности, утратила ощущение времени, получив, наконец, возможность погрузиться в свое горе. Даже когда чувство самосохранения заставило ее отправиться на поиски пищи, она плохо соображала, где находится и что делает. Тогда Анаис впервые посмотрела на мир глазами Шшахара: в серой пелене она увидела темные стволы деревьев и то там, то сям пульсирующие сгустки красного цвета. Она попыталась прикоснуться к одному из них, что затаился почти у самых ног. Обжигающий холод снега привел Анаис в чувство, и моментально вернулось человеческое зрение. Она моргнула несколько раз, чтобы избавиться от наваждения. «Мыши под снегом, — пришла догадка. — Нет, я не настолько голодна». Через некоторое время Анаис набрела на заячьи следы. Шшахар услужливо предоставил ей свое видение мира. «Вот где ты спрятался, — с торжеством подумала Анаис, разглядев крупный пульсирующий сгусток. — Но у меня нет никакого оружия, — запоздало сообразила она. — Глупая. Оно мне не нужно». Внутри стало тепло, как от кружки горячего отвара, а сгусток поблек, судорожно дернулся и замер. Анаис испытала легкое головокружение. Она обошла ствол поваленного дерева и обнаружила зайца, его лапки конвульсивно подергивались.
Остаток зимы и начало весны Анаис провела точно в полусне, только с приходом тепла ощутив необходимость двигаться дальше.
Воровка
Дилижанс еле-еле полз по пыльному тракту среди выжженной солнцем степи. Не успел светозарный Лит скрыться за горизонтом, как темнота безраздельно завладела пространством. Пара каменных столбиков под крышей дилижанса, испускавших слабое свечение, только усиливала мрак за окнами.
Пассажиры готовились ко сну: убирали снедь в корзины, удобнее устраивались на жестких сидениях. Анаис пришлось туже затянуть пояс и целый день, проведенный в пути, усердно размышлять на отвлеченные темы, вдыхая запахи пищи. Она бы и сама с радостью провела время, как другие путешественники: мерно двигая челюстями, но… Всегда есть некое «но», которое нахально рушит планы и не позволяет осуществляться мечтам, даже таким простым, как о хлебе насущном. Демон с ним, с целым караваем, хотя бы горбушку сжевать. В животе у девушки громко и жалобно заурчало, от чего ее мысли обратились в неправедное русло. Корзины с остатками чужой трапезы так и напрашивались на незаконное вторжение. Нужно лишь дождаться, когда хозяева уснут.
Сгустившаяся за окнами темнота превратила стекла в подобие зеркал, и Анаис забавлялась тем, что разглядывала путешественников, сидя к ним затылком. Наблюдая за внутренней жизнью дилижанса, она отметила, что кумушки, едущие вместе с незамужними дочерьми, с интересом посматривают на ее соседа. Статный, темнокудрый молодой человек привлек и ее внимание. Не тем, что был, несомненно, красив, а своей учтивостью и юмором. Он не сбросил на пол ее дорожную сумку, а шутливо поинтересовался, обращаясь к пыльной, видавшей виды котомке, можно ли ему, оплатившему проезд, занять сидение. Когда же попутчик предложил Анаис кусок лепешки, она прониклась к нему тайным обожанием, но угощение не приняла.
Гриф лютни с колками в форме сердечек, что выглядывал из дорожного мешка путешественника, намекал на страстность и романтизм его натуры, что также привлекало. Оценила Анаис и географию путешествий менестреля, прописанную на дорожном мешке: Рипен, Регалат, Ханут — крупными иероглифами были выведены названия стран, мелкими — названия десятков городов. Уж так у этих ребят принято: расписывать места своих гастролей.
Вдруг она с удивлением обнаружила, что попутчик пристально смотрит в глаза ее отражению. Это делало игру под названием «хочу сообщить, что ты мне нравишься» не столь очевидной для окружающих. Взгляд глаза в глаза даже посредством оконного стекла и легкая улыбка, приглашающая к более близкому знакомству, будоражили воображение. Анаис не успела решить, принять ли ей этот подарок судьбы, потому что одна из кумушек отвлекла молодого человека, что-то спросив. Тем временем Анаис откинулась на спинку сидения и прикрыла глаза, сделав вид, что собирается спать.
«Кем, как не шпионом, может быть обаятельный молодой человек, если он заинтересовался немытой, нечесаной девицей? — с горечью подумала она. — Никому и ничему нельзя доверять, даже такому страстному взгляду, такому открытому лицу и привлекательной внешности. Особенно привлекательной внешности! Лично своей Анаис беззастенчиво пользовалась: в последнее время из-за острой нехватки денег ей приходилось любезничать с пузатыми купцами, чтобы примазаться к каравану, с обрюзгшими владельцами таверн и постоялых дворов, чтобы перехватить кусок-другой и переночевать под крышей. Нет, телом Анаис не торговала. В одних случаях заговаривала зубы, в других — внимательно выслушивала сетования на жизнь, в-третьих — позволяла подержаться за коленку, чмокнуть в щеку и, тьфу, даже в шею. Но после такого испытания считала себя вправе украсть несколько монет в качестве возмещения морального ущерба. Наука выживания вдалбливалась со шлепаньем босых ног по пыли и грязи, с мучениями от жары или холода и с бесконечным урчанием в животе».
Сейчас у Анаис были сапоги, штаны, рубаха. Кожаную куртку, к сожалению, пришлось продать, а вот с мечом она не рассталась бы ни за какие коврижки. Одежда была велика, что неудивительно, ведь когда-то она принадлежала мужчине. Кем был тот тип? Может, просто вором или насильником, а может, и наемником. Впрочем, подосланный убийца — худший вариант, ибо это означает, что на ее след напали. Снова придется бежать, петлять, прятаться и подозревать каждого взглянувшего в ее сторону. Безумие? Не без этого.
Анаис три года колесила по Рипену, Регалату, Хануту и вот опять возвратилась в Рипен, так нигде и не отыскав анагерия и не почувствовав ни малейшего намека на его присутствие. Всюду, где бы она ни бывала, преследователи неотступно шли за ней по пятам. Вот и сейчас у нее возникло ощущение тревоги, сменившееся настойчивым желанием поскорее выйти из дилижанса.
Менестрель заскрипел сидением, устраиваясь поудобней. Должно быть, тоже стал готовиться ко сну. Не удержавшись, Анаис приоткрыла один глаз, чтобы покоситься в его сторону, и тут же встретилась с ним взглядом. «Но как же проникновенно смотрит, шельмец! — вздохнула она и вновь сомкнула веки. — Не в этой жизни, малыш, не в этой жизни».
Утром при подъезде к Турону путешественники не досчитались дорожного плаща, нескольких лепешек, жареной курицы, кулька семечек и фляги. Исчезла и девица в нелепом мешковатом наряде. Только один человек не расстроился из-за пропажи. Удивительно было, что он не почувствовал, как девушка развязывала шнурок для волос. Был он украшен девизом: «Я такой, какой есть», по иероглифу на каждой бусине. Такая же надпись красовалась и на деке лютни. «Взяла на память», — с улыбкой подумал он. Как-то после удачного выступления поклонницы разве что кожу с него не сняли. Вот такая она, жизнь менестреля.
