– И что же нормально? – поинтересовался Сазонов. – То, что мы качаем в диких количествах нефть и продаем ее на запад? То, что вырубаем леса и загаживаем воду? То, что бесконечное потребление заменяет нам самосовершенствование? То, что цивилизованная раса вырождается на глазах, и ее вытесняют дикари с юга? И куда же идут наши нефтяные денежки? Идут на то, чтобы избранной тысяче нуворишей поехать в Куршавель и на Лазурный берег, обмазать морды свои икрой, облить своих шлюх самым дорогим шампанским с макушки до пяток? Мы делаем это на глазах у уставшего цивилизованного человечества, и гордимся – вот мы, русские пришли! Шли, шли, и пришли! Тебе нет дела до наших свиней, Дима? А мне есть! Потому что люди не должны становиться свиньями!
– Ты что, коммунист? Слыхали мы такие слова… Геннадий Андреич Зюганов, случаем, не записался еще в подлизы?
– Я не коммунист, даже не социалист. Мы, фрагранты – новые. В принципе новые.
– Ага, новые… А идеи все те же: совершить революцию, захватить мосты, почту, телеграф и что-то там еще, все отнять и поделить. И сразу станет всем хорошо…
– Никаких революций, – Ганс усмехнулся. – Новая революция не даст ничего, как и раньше не дала, и не могла дать. Романтика Троцкого выгнали из страны, заменили его супер-Лениным, потом супер-Сталиным, потом супер-Хрущевым, супер-Брежневым и прочими супербюрократами. Ты, кажется, любитель поговорить о насекомых, Дима? Так вот, советские коммунисты вылепили самый гигантский улей на земле…
– Об этом я и говорю! А теперь ты строишь муравейник, еще более гигантский, судя по твоим планам! И чем это лучше? Мы только сделали первые шаги в современное общество, осваиваем рыночную экономику, встраиваемся в Европу…
– Перестань! – Ганс раздраженно махнул пустым рукавом, лишенным протеза. – Европа становится похожа на Америку – миллионы сытых бюргеров, работающих лишь челюстями и отвыкших думать головой. И мы мчимся туда же, задрав штаны, и нас охотно пускают в приличное общество, потому что у нас есть нефть и газ. А что будет, когда они закончатся? Нынешняя цивилизация создает вид процветания, но сгнила почти до самого дна – стоит лишь толкнуть, и все рухнет. Только нельзя толкать, потому что под обломками мало кто выживет. Выживут самые неузкоспецилизированные – индийцы, африканцы, и, вероятно, китайцы, а благополучный запад утонет в собственном дерьме, разом лишившись не только электроники, но и вообще энергоснабжения. Вымрут как динозавры, которых шарахнуло астероидом. Нам такое не подойдет.
– А что вам подойдет?
– Только эволюция. Изменения в первую очередь на биологическом уровне, и только затем – в экономике. В нашем мире создано много прекрасного и полезного, и мы не собираемся выкидывать сокровища на свалку. Нужно лишь вычистить гниль.
– Думаешь, тебе это дадут сделать?
– Не мне, а всем нам, фрагрантам. Мы – новая раса, и мы победим.
– Нас просто растопчут! Неужели «обычные» без сопротивления отдадут контроль над обществом?
– Пока нас еще можно растоптать, но лет через пять-десять это станет невозможным, помяни мое слово. Потому что сделать «обычного» фрагрантом – несложно. Новая кровь подлиз подобна заразной инфекции, но не вредной, а полезной, несущей человеку добро и здоровье…
Я сидел на полу, слушал слова Сазонова, и думал, думал, думал… Ганс недоговаривал многое – мне, «бунтарю и разрушителю», говорить о некоторых фактах было преждевременно и опасно. Но я и сам представлял, что ждет человечество в перспективе. Новая биологическая раса, значит. Понятно… Она смоет грязь, наслоившуюся за последние века – от церковной реформации до провалившегося по всем статьям социализма. Она исправит огрехи человечества, избавится как от непрерывно возникающего в мире авторитаризма, так и от охлократии, примитивной и бездумной власти толпы. Доминирование главной особи в «муравейнике» и проистекающая из этого новая иерархия будет восприниматься уже совсем по-другому, без обид и претензий каждой низшей особи на «демократию». Подлизы переделают людей, поглотят их, ассимилируют и сделают фрагрантами. И настанет новый порядок.
С точки зрения истории – ничего особенного. Сколько великих империй, стоявших незыблемо века и тысячелетия, рухнули под напором «новых» людей, появившихся, казалось бы, неизвестно откуда? Что написал бы на сей счет уважаемый мною историк Лев Николаевич Гумилев, будь он жив спустя сотни лет, ретроспективно обозревая нашу эволюцию? Наверное, что-нибудь подобное: «Этнос фрагрантов, возникший в начале XXI века в России, находился в фазе подъема, необычно быстро перешедшей в акматическую фазу. Меньше, чем за пятьдесят лет фрагранты установили контроль над большинством государств, изменив их идеологию и социальный строй»…
В век научно-технического прогресса все делается на удивление быстро. Кажется, только вчера некий модельер выдумал купальник «бикини», едва закрывающий девичье тело, и католическая церковь выступила категорически против, и протестанты были против, о мусульманах просто молчу, они до сих пор против женщин в принципе. А теперь многие девушки предпочитают бегать по пляжу вовсе без лифчиков, и даже без трусов, и никакая церковь не в силах запретить сие безобразие, благословленное самой природой. Потому что то, что естественно, то не постыдно.
Думаю, что всесторонне образованный Иван Сазонов прекрасно знал теорию Гумилева. У Ганса не было ни малейших оснований ждать, пока пройдут триста лет, предписанных для смены фазы мудрым Львом Николаевичем. Все переменилось со времени жизни Гумилева, и продолжало меняться еще быстрее. Не нужно даже смены поколений – ее заменит смена крови.
Умный Ганс выразился на удивление точно: новая раса, и ни в коем случае не новый биологический вид. Потому что скрещиваются подлизы и «обычные» без малейших проблем, и производят потомство – не только жизнеспособное, но и превосходящее своих родителей по многим признакам. И это значит: фрагранты и «обычные» принадлежат к одному биологическому виду.
И мне, как представителю медицины, было куда интереснее, что произойдет с нами, подлизами, в биологическом отношении, чем то, как мы скрутим генеральных директоров финансовых корпораций и прочую олигархию.
Кровь в на моем подбородке уже свернулась и высохла. Я проверил пальцем зубы – ни один из них не шатался после столь сокрушительного апперкота. Я стал фрагрантом, со всеми вытекающими последствиями. Мои десны восстанавливались с удивительной скоростью, любой профессиональный боксер мог мне позавидовать.
Я поднялся на ноги и обнаружил, что ничего не болит. Кроме души – болела она довольно заметно, как фурункул, из которого выпустили гной и наспех залепили пластырем.
– Прости меня, Иван… Ганс, – пробормотал я, опустив глаза в пол. – Ты прав, Ганс, мне надо быть умнее и уступчивее. И я буду таким, буду стараться изо всех сил.
– Я прощаю тебя, – произнес Ганс, и я не уловил в его голосе ни нотки сочувствия, только холодный рационализм. – Ты слеп и глух, Дима. Я надеюсь, что время исправит твои недостатки. Нельзя жестоко наказывать глупых кусачих щенков – из них могут получиться хорошие рабочие особи, даже друзья. Но если еще раз потеряешь голову, наказание последует немедленно, и не покажется тебе малым!
