Зачем меня так грубо сломали, зачем? Если бы тот же Валера, нормальный умный мужик, поговорил бы со мной сразу после нападения на Ганса, я понял бы все и так, сразу, безо всякой психбольницы…
Ничего бы я не понял. Я и сейчас не понимаю ни черта.
Мама открывает дверь и бросается меня обнимать.
– Димочка, Димочка! Как ты там в своих Европах?
– Да нормально, мам… Я же звонил…
– А худой какой стал! Ты что, не ел там совсем ничего? И где чемоданы?
– Ребятки забрали, сразу домой закинули, – заученно бубню я. – Только подарки вам прихватил, – поднимаю пакет с фарфоровыми бело-синими безделушками, купленными Антоном и Валерой в магазине сувениров. Папа стоит поодаль в коридоре, весь светится от счастья, окруженный вздыбившимся нимбом седых волос, словно ангел-пенсионер. Улыбается. Машу ему рукой. Сердце ухает где-то в животе. Все кажется нереальным.
– Проходи, Димочка! – воркочет мама. – Чаю хочешь?
– Хочу.
– Проходи, сейчас все расскажешь. И Женечка сейчас придет. Только что звонила, минут через двадцать будет. Очень по тебе соскучилась…
И тут я начинаю сползать по стенке.
А вы бы не сползли?
Театр абсурда.
* * *
Я пью чай и жду Женю. Попутно говорю что-то о Европе – на полном автомате, сам не понимаю, что за чушь несу. Двадцать минут ползут долго. Наконец раздается звонок в дверь, я срываюсь с табуретки и галопом несусь в прихожую.
Открываю. В двери стоит Женя.
Я едва узнаю ее: волосы ее отрасли, они почему-то черного цвета, гладко зачесаны и собраны сзади в хвост. Она в военной камуфляжной форме, в высоких шнурованных ботинках. На щеке у Женьки – длинный розовый шрам, заживший, но все равно заметный и очень страшный. А сзади Жени стоят два амбала – тоже в камуфляже, и с автоматами Калашникова.
Ничего себе встреча после долгой разлуки. Моя любимая лично пришла арестовать меня?
А она делает шаг вперед, виснет у меня на шее, и целует взасос. А потом быстро впихивает в прихожую и захлопывает за собой дверь. Амбалы остаются на лестничной клетке – родители, к счастью, не успевают их заметить. Вот они, старички мои, уже набежали, целуют Женьку и радуются. Хорошо им радоваться… А мне снова становится жутко. Что ждет меня дальше, что?
– Мама, папа! – громко говорю я. – Извините, но нам с Женей нужно поговорить! Позвольте нам поболтать пять минут наедине!
Я хватаю Женю за руку и тащу ее в свою комнату. Бывшую свою – уже давно это папин кабинет. Женя входит в комнату, вырывает свою тонкую ручку из моей сведенной судорогой клешни и плашмя падает на диван, даже не сняв ботинок.
– Ох, как я умоталась! – говорит она.
– Что все это значит?
– Что именно?
– Ну, все это… Вся чертовщина, которая произошла за эти два месяца. Или ты не обратила внимания, что мы не виделись с тобой так долго?
– Я помнила о тебе каждую секунду.
– Ты по-прежнему… – Я сбиваюсь, мне трудно говорить… – Ты любишь меня, Женя?
– Люблю. Ты – моя жизнь! Иди сюда, милый! – она призывно протягивает руки и улыбается. У нее не хватает переднего зуба, он сломан у самого корня – я почувствовал это уже тогда, когда целовался.
У меня возникает желание – мучительное, постыдное, едва преодолимое. Мне хочется ударить ее. Не просто ударить – как следует избить. Месяц я умирал без нее и пил как сапожник. Еще месяц торчал в психушке без надежды на помилование. Все это время я не слышал от нее ни звука. А теперь она лежит на папином диване в ботинках и тянет ко мне ручонки. Как будто ничего не произошло. Иди сюда, мой плюшевый мишка, я по тебе соскучилась…
– Ты знаешь, что я провел больше месяца в психушке? – тихо спрашиваю я, сжимая кулаки. На мое перекошенное лицо лучше не смотреть – ничего, кроме ненависти, на нем не написано.
Женя бледнеет, глаза ее расширяются. Она вскакивает на ноги, но сохраняет дистанцию – видит, что не стоит подходить ко мне близко.
– Дима, что случилось?!
– Ты оглохла, да? Говорю тебе: меня посадили в психбольницу. Я вышел оттуда только полтора часа назад.
– Тебя? В психбольницу? – она ошарашенно крутит головой. – Невероятно!
– Ты ничего об этом не знала?! – ору я.
– Ничего! Говорили, что с тобой все в порядке! Как ты туда угодил?
– Я не верю тебе! Ты все знаешь!
– Прекрати орать! Как ты попал в психушку?
И тут я понимаю, что придется сказать правду. Правду очень неприятную – и для меня, и для Жени. И никаких шансов утаить ее нет.
– Я напал на Ганса, – бормочу. – Пришел в мэрию… Чуть не убил охранника. Мне грозила статья. Они сказали, что я проторчу в дурке всего две недели, но гнобили меня там до бесконечности…
– О господи! – Ноги Жени подкашиваются, она рушится на диван и обхватывает голову руками. – Мы же просили тебя не трогать Ганса! Почему ты упрямый как осел? Почему не понимаешь простых слов?
– А ты не догадываешься? По-моему, несложно понять, почему! Ну, давай, прояви свою выдающуюся интуицию!
– Из-за меня? – спрашивает она.
– Конечно, из-за тебя! Я не могу без тебя жить! Совершенно не могу! Ты же знаешь это, Женька! Я только хотел спросить у Ганса, где ты находишься…
– Ты, случайно, не выпил перед этим, дорогой? – спрашивает Женя, и я вижу по ее лицу, что она уже все понимает, но молит бога, чтобы обошлось.
– Напился в хлам и пошел бить морды. Набил их немереное количество.
– О боже! Ты с ума сошел! – она бьет кулаком по дивану.
– Спасибо, дорогая! Еще как сошел! Полностью съехал с катушек. За это и огреб по полной программе. Но, может быть, мы вернемся к первопричине? Не соизволишь ли объяснить, где была все это время и почему не позвонила мне разу?
– Пока не могу, извини…
– Ах, ну да, конечно! – я воздеваю руки к потолку. – Кто бы сомневался? Когда-то я не был подлизой, и никто не объяснял мне ничего по этой причине. Потом мне дьявольски повезло – меня грохнули почти до смерти, пришлось перелить кровь, сделать меня фрагрантом, и тогда мне начали кое-что рассказывать – так, чуть-чуть, чтобы не проболтался чужим людям. А потом мою любимую девушку забрали без объяснения причин, и довели меня тем до безумия. И, когда я, наконец, совершил величайшее из преступлений – напал на Царя муравьев, то проголосовали и великодушно помиловали: вместо того, чтобы убить, отправили на перевоспитание в психиатрическую больницу, где я стал законченным параноиком. Отлично, Женечка? Ты довольна своим женихом? Можешь молчать и дальше – ты убедилась, что я никогда не стану полноценным фрагрантом. Тебе, подлизе царской крови, стоит подыскать себе подходящую пару…
