Едва войдя в двери, мы были немедленно захвачены в плен энергичным распорядителем лет пятидесяти пяти – высокого роста, в длинной ливрее, с цилиндром на голове, в пышных английских бакенбардах, длинноносых башмаках с медными пряжками и, не поверите, с моноклем в глазу. Он подскочил к нам, скользя по паркету кожаными подошвами, и сложил руки на груди, как бы задыхаясь от восторга. Лицо его, с мясистым носом и слегка обвисшими щеками, выразило совершеннейшее умиление.
– Ах, Евгения Павловна! – воскликнул он густым, хорошо поставленным басом, сделавшим бы честь оперному певцу. – До чего же приятно видеть вас, Евгения Павловна, и вашего прекрасного спутника! Дмитрий Андреевич, если не ошибаюсь? – распорядитель приподнял цилиндр и склонил передо мною голову с преувеличенной вежливостью.
Издевается? Да нет, забавный дядька. Наверное, бывший актер. А может, и не бывший, а действующий – подрабатывает «на елках».
– Так точно, – изрек я. – Дмитрий Андреевич Бешенцев, доктор врач. Имею счастие служить хирургом городской больницы.
– Ах, как же это приятно! – распорядитель вплеснул огромными руками и смахнул с моего атласного лацкана несуществующую пылинку. – Позвольте сказать, Дмитрий Андреевич…
– Полно вам, Фома Никитич, – произнесла Женя с напускной сердитостью, – опять будете говорить мне комплименты…
– Нет уж, позвольте! – горячо вскричал Фома Никитич, устремив в небо палец. – Не каждый день выпадает мне, старику, сердечное счастье лицезреть душеньку Евгению Павловну! Простите за наглость, Дмитрий Андреевич, но вы не имеете никакого права не согласиться, что таких прелестных фемин, как Евгения Павловна, природа доселе никогда не создавала!
– Отчего же, охотно соглашусь, – я сдержанно кивнул. – Евгения Павловна – самая прекрасная женщина на свете. – Тут я манерно махнул правой рукой. – Намедни наблюдал, как несколько воробьев пали на тротуар, сраженные насмерть неземной красотой ея. Впрочем, приходилось мне видеть, как падали при подобных обстоятельствах и более крупные особи, в том числе голуби, тетерева, и даже, не поверите, совы-сипухи, редкие ночные пернатые, ныне почти не водящиеся в нашей губернии.
Фома Никитич нутряно крякнул и оглядел меня с уважением, найдя в персоне моей достойную отзывчивость своему фанфаронству. Женя фыркнула, сжала мой локоть пальчиками, и сказала:
– Пойдемте же, право! Мы с Димой ужасно голодны, и хотели бы немедленно съесть чего-нибудь вкусного.
И повлекла меня за собой, присев перед распорядителем в легком книксене, как бы говоря этим: «Отвяжитесь, мосье старый клоун, прискучили вы со своими шутками!»
Меня же, однако, минутная беседа с Фомой Никитичем привела в неплохое расположение духа, ободрила, и почему-то уверила в том, что ко мне не отнесутся в этом обществе как к плебею. Априорно, да. Именно так – априорно. Если вы не знаете, что это за слово, загляните в энциклопедию.
Увы, бодрого настроения хватило ненадолго. Дальше появились десятки лиц – улыбающихся фальшиво и искренне, незнакомых и знакомых по телевизионным хроникам, мужских и женских, женских и мужских. Лица наплывали одно за другим, и туловища выплывали вместе с ними, наряженные в дорогие (как у меня) смокинги и невероятно дорогие (как у Жени) платья. Женечка представляла меня, нисколько не скрывая ни имени моего, ни фамилии, ни даже отчества. Я вежливо кивал, старался улыбаться, говорил какие-то слова, иногда даже шутил – все время неудачно, но почему-то все смеялись в ответ. Богато выглядящие мужчины один за другим подходили к Жене и лобызали ее ручку, а некоторые непринужденно прикладывались к ее плечику, чем вызывали у меня желание ревниво ударить их по лицу. Чтобы привести нервы в порядок, я то и дело пил коньяк (ненавижу «брют», а полусладкого шампанского здесь не было), и в результате меньше через час почувствовал, что изрядно пьян. Это нисколько не расслабило меня – напротив, желание уйти лишь усилилось.
Люди, окружавшие меня, не были плохими. Но они были чужими, не о чем было с ними говорить. В жизни мне периодически приходится видеть представителей высшего света, все они – мои пациенты, и тема для разговора существует адекватная, практически неисчерпаемая – их болезни. Эти же, в зале, все поголовно выглядели настолько здоровыми, что хотелось заразить их птичьим гриппом или хотя бы дизентерией.
Вдруг я увидел Агрбу. Он шел к нам не спеша, вперевалочку, смотрясь в смокинге довольно нелепо… впрочем, не так уж и нелепо, скорее непривычно. Красавчик Родион улыбался во все зубы, лысина его блестела в ярком свете. Крепко пожал мою руку.
– Какими судьбами? – поинтересовался я.
– Вот, позвали чайку попить, – скромно сказал Родион. – Наконец-то нашел время оторваться от трудов тяжких, повидаться со старыми друзьями.
– И много тут твоих друзей?
– Есть немножко.
– А подлизы здесь есть?
– Не меньше двух десятков.
Я оглянулся, обвел зал взглядом, пытаясь узнать, кто из присутствующих – фрагранты. Определить это было решительно невозможно – каждый человек моложе сорока лет мог оказаться подлизой.
– А ты не боишься, что вас накроют здесь чистильщики – всех скопом?
– Чистильщиков больше нет. В честь этого события и затеяна тусовочка. Празднуем небольшую победу.
– Как нет? – я недоуменно помотал головой. – Их что, всех убили?
– Зачем убили? Расформировали «Чистилище». Хорошие дела, док!
– По какой причине расформировали?
– На Житника надавили, и очень сильно. Открытым текстом заявили, что если он немедленно не распустит группу, то после смещения с поста загремит в тюрьму вместе с начальником областного УВД.
– А почему раньше ему такого не сказали?
– Они не знали о чистильщиках.
– Кто – они?
– Те, кто сказали.
– Кончай валять дурака, Родик. Кто надавил на Житника?
– Большие люди из Москвы.
– Если они узнали о чистильщиках, стало быть, узнали и о подлизах. Так ведь?
– Не совсем так. Ганс поведал им информацию о «Чистилище», не раскрывая наших главных секретов. Подлизам рано объявлять миру о своем существовании. Очень рано, Дима, да и ни к чему это. Ганс завоевывает популярность не потому, что он фрагрант, а потому, что человек дела. Те, кто реально заправляет делами в городе, долго присматривались к нему. Сам понимаешь, поменять мэра – не любовницу сменить, дело государственной важности. За последние три недели произошел настоящий перелом, и то, что мы спасли мальчонку Сухарева, весьма поспособствовало этому. Все дружно бросили Житника и толпой побежали записываться в друзья Сазонова. Все хотят попасть в его команду, на прием к нему не пробиться. Вокруг Житника образовалась изрядная пустота. Сам виноват, никто не мешал ему быть нормальным градоначальником, думать не только о своем кармане, но и о людях.
– Вот как все просто, оказывается… – Я усмехнулся. – А Сазонов будет думать о людях?
