А потому я должен быть последним человеком, у кого есть право жаловаться, если кто-то к нему охладевает. Если только все не было так, как у нас с тобой. Мы были по-настоящему поглощены друг другом по пути к Ганимеду и даже после прибытия, пока ты не ушла посмотреть, как там дела с Себастьяном. Я подумал — ну вот и финал, между нами все конечно. Но затем ты вернулась, и все с новой силой разгорелось. Я начал воображать, что у нас может в долгосрочном плане что-то составиться. Но тут Себастьяну собрались проделать эту чудную операцию, и ты опять ушла.
Не хочу, чтобы ты думала, будто я тебя к несчастному придурку ревную. Я не ревную. Я его жалею. Потому что по моему мнению — ты только не злись — у него уже последние пробки горят. Но похоже, всякий раз, как он в беде, меня сразу же очень далеко с твоего горизонта сдувает. Как сегодня. Ты пришла на борт «Ахиллеса», и я очень большой подъем испытал. Но дальше выясняется, что ты на самом деле вовсе не потому пришла, что меня хотела увидеть. Ты пришла, потому что ты о Себастьяне тревожишься. Тогда я привез тебя сюда, думая, что хоть это тебя от него отвлечет. Но сразу же после старта ты ушла в себя и никак оттуда не возвращалась. Ведь ты сейчас о Себастьяне думала?
Яна помедлила, затем неохотно кивнула.
— Тогда удивляет ли тебя, если никакого будущего для нас двоих я не вижу? Скажи, Яна, чего ты хочешь?
— Я не хочу, чтобы ты улетал.
— Я должен лететь. «Ахиллес» через шесть дней снимается.
— Я знаю. Я не это имела в виду. Послушай, операция Себастьяна через три дня закончится. Ты можешь эти три дня подождать, а потом снова спросить меня, чего я хочу?
— Ладно, пусть так и будет. — Пока они говорили, корабль следовал по длинной дуге. Гигантская румяная физиономия Юпитера исчезла, и теперь впереди лежал мертвый морозный блеск Ганимеда. Пол отвернулся от Яны. — Я спрошу снова. Но боюсь, я уже сейчас знаю, что ты скажешь. Нам лучше скафандры закупорить. Через пять минут садимся.
— Вот и хорошо. Я должна срочно к Себастьяну в изолятор вернуться.
Яна прислушалась к собственным словам и сама не поверила, что только их сказала. Они подтверждали все тревоги и сомнения Пола. Она пожелала, чтобы они с Полом смогли улететь, только вдвоем, и больше никогда не вернуться.
Но так получиться попросту не могло. Узы, притягивавшие Яну к Себастьяну, были слишком крепки. И ад Ио вдруг показался ей ничем в сравнении с тем адом, которым был Ганимед.
Яна отсутствовала три с лишним часа. За все это время Себастьян, насколько она могла судить, не сдвинулся ни на миллиметр. Он сидел на койке, глазея на фальшивые краски дисплея с Юпитером, что покрывал целую стену. Ураган длиной в столетия, сформировавший Большое Красное Пятно, помутнел до тускло-оранжевого. С его западного края отрывались неистово крутящиеся белые вихри аммиака, каждый размером с Землю.
— Себастьян?
Он не откликнулся. Яна подошла и приложила пальцы к его лбу. Собственные ладони показались ей холодными как лед, но Себастьян определенно был теплее обычного.
— Тридцать восемь целых и две десятых градуса, — произнес бестелесный голос Вальнии Блум. — Легкая лихорадка, но ничего тревожного. Не беспокойтесь, его спальня находится под постоянным наблюдением. Все идет в соответствии с планом.
— Я бы хотела на какое-то время остаться.
— С этим никаких проблем. Мы предоставим вам отдельную комнату, и вы сможете проводить там столько времени, сколько захотите. Я устрою все так, чтобы вы тоже могли отслеживать эту спальню.
— Это было бы идеально. — Яна передвинулась, чтобы встать прямо перед Себастьяном. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Тебе не жарко?
— Нет.
— Ты не голоден?
— Нет. — Круглое как Луна лицо оставалось бесстрастным. Глаза не отрывались от дисплея.
Яна вспомнила, каким Себастьян был на Земле. Вспомнила все его разговоры о слоисто-кучевых и дождевых облачных слоях. Теперь из него тяжело было даже что-то односложное выдавить. Яна должна была его расшевелить, заставить думать о чем-то помимо этих чертовых облаков.
— А знаешь, Себастьян, где я была? Тебе бы там очень понравилось. — Она описала свое путешествие на поверхность, прогулку в скафандре по ледяным камням под немигающими звездами и лихой космический вояж с Полом Марром. Приведя массу подробностей, Яна постаралась, чтобы все это прозвучало как можно более увлекательно. Себастьян на нее не смотрел, но определенно слушал. Один-два раза он даже кивнул.
Под конец Яна сказала:
— Как думаешь, смогли бы мы с тобой прокатиться вместе, как только промывка будет закончена? Мы бы до самого Ио добрались и вокруг него облетели.
Это должно было его зацепить. На земле Себастьян был куда лучшим пилотом, чем Яна — прирожденным, если верить летному инструктору «Глобальных минералов».
— Возможно.
Но на самом деле его ровный, нейтральный голос ясно сказал: «Вряд ли». Несмотря на все обнадеживающие заверения Вальнии Блум и Гарольда Лониуса, Яна была капитально обеспокоена.
Совместная космическая прогулка, чтобы посмотреть на Ио или еще на какой-то спутник Юпитера? Только если его состояние сильно изменится по сравнению с нынешним. А таким Себастьян не мог отправиться решительно никуда. И никогда.
30.
Вопреки широко распространенному мнению Свами Савачарья вовсе женоненавистником не был. Да, он, мягко говоря, не наслаждался женским обществом, но точно так же он относился и к обществу мужскому. Он терпел присутствие нескольких избранных людей, но никакой нужды заходить дальше просто не видел.
И уж совсем несправедливо было считать, будто Свами Савачарья не симпатизировал молодежи. Его собственное отрочество стало периодом непрерывных тяжких травм, и на всем его протяжении Сова чувствовал себя в состоянии войны со всей остальной вселенной. А потому он вполне симпатизировал всякому, кто недавно те же самые муки перенес.
Следовательно, гневный взгляд, которым Сова встретил молодую женщину, вошедшую в его комнату, к ее полу или возрасту никакого отношения не имел. Была поздняя ночь, Сова ожидал прибытия Алекса Лигона, а закрытой двери казалось вполне достаточно, чтобы гарантировать уединение. Кроме того, его прервали в самый разгар проведения сложной и абстрактной линии мысли на предмет проблемы СЕТИ.
Однако незваная гостья тут же оказалась спасена от праведного гнева Совы. Причем не какими-то оправданиями, а тем, как она себя повела. Входя, она не спускала глаз с коричневой фаянсовой кастрюли. В конце концов взгляд женщины переметнулся на сидящую фигуру, но задолго до этого Сова сумел различить, что выражается у нее на лице.
Он узнал это выражение и ему посочувствовал. Незваная гостья была голодна — причем не просто голодна, а как одинокая волчица. Подобная потребность извиняла почти всякую форму неподобающего поведения.
